- Я не заслуживаю твоего прощения.
В обречённости Льхе легко читалось: переубеждать его бесполезно, слишком сильно он себя ненавидел в тот момент. Так что Сахи выдержала паузу и серьёзно, искренне произнесла:
- И всё же я тебя прощаю.
Льхе не ответил, только судорожно вдохнул. Выдохнул он далеко не сразу: Сахи успела домыть тарелку и взяться за следующую.
Когда не осталось ни единого повода и дальше откладывать разговор, Сахи повернулась к Льхе. Он с пустым взглядом таращился в окно, на клён, под которым не так давно приходил в себя.
- Поговорим? - мягко предложила она.
Льхе кивнул и попытался выпрямиться, но на середине движения резко замер. Его рука дёрнулась к плечу, и вслед за ней взгляд Сахи соскользнул на обтянутую окровавленной рубахой спину.
- И пока ты рассказываешь, я тебя немного подлатаю.
- Хорошо, - покорно согласился Льхе.
Сахи набрала в миску воды, нашла пару чистых тряпок и устроилась позади своего гостя. Работа предстояла большая: размочить присохшую ткань, промыть раны и перебинтовать их.
- Я родился в храме Рогуда, нашего бога войны, - начал Льхе почти в тот же миг, как Сахи прикоснулась мокрой тряпкой к нижнему краю рубахи. - Моя мать была жрицей, отца я не знаю. Скорее всего, кто-то из солдат-паломников. У храмовых мальчишек есть два пути: стать жрецом или воином. Крепкие парни вроде меня чаще шли по второму. К двадцати пяти я успел поучаствовать в трёх войнах и не только не умереть, но и ни одного серьёзного шрама не заработать. А в храме есть традиция: подобных везунчиков назначать в почётную стражу. И Рогуд нам благоволит, и своим непокалеченным видом мы «радуем его взор».
Несмотря на то, что за минувшую пару минут Льхе произнёс вслух чуть ли не больше слов, чем за всё их знакомство, удивило Сахи другое: он оказался неплохим рассказчиком. Неопытным, судя по частым паузам, зато последовательным и не отвлекающимся.
- У почётных стражников мало дел. Стоишь себе с каменной мордой во время церемоний и праздников да тренируешься: аккуратно, без оружия - вдруг испортишь свою драгоценную шкуру. Ну а потом, когда ты уже не так молод и перестаешь «радовать взор», тебя ссылают на войну. И ты там сдыхаешь в первой же стычке, ибо растерял все навыки. Я же не для того всю жизнь сражался, чтобы десяток-другой лет изображать статую. Я хотел служить своему богу в битве... Жрецы не позволили. Хорошо хоть разрешили учить молодняк.
Постепенно паузы становились короче и речь Льхе расцветала. Он настолько увлёкся своим рассказом, что практически не обращал внимания на действия Сахи. Она к тому времени успела размочить ткань на нижней трети раны и перебраться к самому большому пятну крови.
- Наставником я пробыл пять лет. Учил бы и дальше, если бы до меня не снизошёл сам Рогуд. Он так иногда делал: являлся своим почитателям. Я, хоть и не жрец, понимал: когда твой бог приказывает, ты подчиняешься. Рогуд хотел, чтобы я... «приютил» его. На время поделился своим телом. Его смертная оболочка уже начала дряхлеть, а жрецы на замену приготовили очередного болванчика с мускулами вместо навыков. Взамен он пообещал отвести меня на величайшую войну и прославить в веках. Слава меня мало заботила, а вот возможность выбраться из храма... Жрецы не осмелятся перечить своему богу, и мы сбежим из их игрушечных казарм, думал я. Меня даже не насторожило, что Рогуд проделал всё в тайне, прямо во время церемонии подготовки его нового официального вместилища к «заселению». Мало ли какие причуды у богов.
- Он обманул тебя?
Льхе коротко мотнул головой.
- Не совсем. Я разделил с ним тело - странное ощущение - и мы действительно покинули храм. Но не так, как задумывалось. Жрецы довольно быстро обнаружили обман и решили... наказать Рогуда. Кажется, они могли его отчасти контролировать через несчастного болванчика. Ну или сосать его силы, не знаю. К счастью, одной моей головы хватило на побег, да и к тому же я заранее подготовил оружие и припасы.
Здесь Льхе пришлось остановиться, поскольку Сахи закончила размачивать ткань. Осторожно, не касаясь ран, она ухватила перепачканную рубаху за подол и стянула её через голову Льхе. Тот зашипел, тихо и зло.
Его спина выглядела ровно так, как Сахи её себе и представляла: словно по ней прошлись крупной тёркой. Из потревоженных ран сочилась кровь, особенно там, где чешуя полностью содрала небольшие лоскуты кожи. Сильнее всего досталось полосе вдоль позвоночника: след от хвоста воспалился и на ощупь едва ли не горел. Сахи передёрнуло от одной мысли о том, что Льхе весь день бродил по Перекрёстку в подобном состоянии.
Промокнув самый широкий ручеёк крови, Сахи с трудом подавила желание попросить прощения. Льхе бы не понял. Взамен она спросила: