- Льхе, ты не...
- Я подремлю с твоего разрешения. У вас здесь действительно тихо.
И, полностью игнорируя Сахи, он растянулся на лавке, скрестил руки за головой и закрыл глаза.
Сахи выругалась: тихо, от души. Так тяжело, как с Льхе, ей не было и с Сашером в его бунтарские семнадцать лет.
Настойчивое желание объяснить и попросить прощения она в итоге загнала поглубже: зачем впустую сотрясать воздух, если Льхе не собирается её слушать? Взамен Сахи принялась за рисунок. Ракурс, конечно, не самый удачный, зато одежда не скрывала линии тела.
Очень чёткие, резкие линии. Сейчас, когда Льхе практически не двигался (размеренные вдохи и выдохи не в счёт), Сахи не могла не отметить: рельеф его тела отличался нездоровой ясностью. Даже у жилистых змеелюдов водился кое-какой подкожный жир, смягчающий контуры. Массивный же Льхе и поселившись на Перекрёстке выглядел так, словно бы ему кожу натянули прямо на раздутые мышцы. И натянули туго, до треска. Конечно, в его мире подобное могло считаться красивым (видит Ползучий Отец, Перекрёсток - не место для споров о вкусах), а то и быть нормой, но Сахи здорово сомневалась.
На размышления и рисование Льхе отвёл ей полчаса тишины. По их истечении он шумно выдохнул - будто бы о чём-то с собой договорился - и, не открывая глаз, попросил:
- Расскажи мне.
- О чём?
- О чём угодно. О своём народе. О себе. У тебя есть семья? - Судя по неуверенному тону, он ухватился за первую пришедшую ему на ум тему.
- Есть.
- Большая?
- У всех змеелюдов большие семьи.
- Она тут?
На последнем вопросе в голосе Льхе прорезалась настороженность. Сахи покосилась на него. Он по-прежнему лежал на лавке, но теперь его взгляд бегал по переплетению веток над головой.
- Не вся. Только двое братьев: Элсар и Сашер. Мы вместе держим лавку.
Льхе издал протяжный мелодичный звук, который Сахи посчитала чем-то вроде хмыканья. Смягчившееся выражение лица соответствовало: чуть сдвинутые брови, полуприкрытые глаза и расслабленная линия рта.
- А твоя семья? - рискнула задать встречный вопрос Сахи. - Где она?
- Я один, - отозвался Льхе.
И замолчал. И молчал так долго, что Сахи мысленно начала ругать себя за неосторожность. То один неудачный вопрос, то другой... она никак не могла понять, как и о чём говорить с Льхе. Он же подобными сомнениями явно не мучился:
- Как вы оказались на Перекрёстке?
- Купили места в торговом караване. Элсар - мой старший брат - давно мечтал сюда перебраться, но не хотел бросать нас с Сашером. Когда тот подрос, мы втроём и уехали.
- Так просто? Взяли и уехали?
- У нас была причина. - Сахи позволила себе крошечную улыбку. - Мы с Элсаром эгоисты, нам надоело прислуживать семье.
- То есть?
Льхе настолько заинтересовался, что приподнялся на локтях и потянулся к Сахи всем телом. Она из вежливости отложила рисунок и поудобнее устроилась на камнях.
- Мой сегодняшний рассказ в приюте ты, наверное, не слышал?
- Практически нет, - нетерпеливо отмахнулся Льхе.
- Жаль. Я говорила о том, какие роли в семьях змеелюдов играют инхали и шихал: те, кто могут и не могут - не хотят - иметь детей. Первых меньше, и они главным образом занимаются воспитанием. Вторые следят за бытом. Среди моих братьев и сестёр два инхали и четыре шихал, включая Элсара, Сашера и меня. Наша ветвь семьи не главная, и на какое-то влияние может рассчитывать только старший шихал, а у нас это сестра-близнец Элсара. Ни его самого, ни тем более меня с Сашером в семейное дело бы не взяли, а становиться бесплатными слугами мы не захотели.
Льхе крепко задумался. Он попеременно то хмурился, то бормотал себе под нос, то принимался жевать нижнюю губу - первый абсолютно невинный и человеческий жест, который Сахи у него заметила.
- Поверить не могу, что вас так легко отпустили, - с отчётливой обидой в голосе пробурчал он в итоге.
- Ну не легко... А что они могли сделать, запереть нас в подвале? Толку никакого, а мороки не оберёшься.
И снова реакция Льхе сбила Сахи с толку: он рассмеялся. Очень громко и очень невесело.
Сахи уставилась на него, с трудом сдерживая порыв отшатнуться. Жуткий это был смех, и не только своей внезапностью и беспричинностью; Льхе никак не останавливался. Из глаз его текли слёзы, влажные полосы на щеках блестели в лучах заходящего солнца, а массивное тело всё вздрагивало и вздрагивало в новых приступах. Она совсем уж решила позвать братьев на помощь, когда Льхе утих. С его губ продолжали срываться нервные смешки, однако в глазах появилась осмысленность. Тыльной стороной ладони утерев слёзы, он в последний раз хохотнул и словно бы для себя повторил: