Таким он был на торжественном заседании Государственного Совета в 1901 году.
Часть первая
«ПРОКЛЯТИЕ КАССАНДРЫ» март-апрель 1904 г. Глава 1
Яркое солнце ослепило Алексея Николаевича, стоило ему открыть глаза. Надрывно болела голова, заслезились глаза, не в силах перенести ослепительную белизну бескрайнего ледяного поля. Но тут он увидел вагон — обычную теплушку, на бортах которой помещают надпись — «8 лошадей, 40 человек». В таких едут в далекую Маньчжурию мобилизованные сибиряки, которые сейчас с руганью толкают свой вагон по ледовой переправе, проложенную через огромное озеро, которое местные жители именуют «священным морем». И страшно представить, что под кибиткой сейчас полтора аршина льда, под которым ужасная бездна, глубиной на версту. Но жутким рассказам в провалившихся в полынью несчастных генерал не верил — гораздо больше людей гибнет просто оступившись. А всякую жуть нагоняют нестойкие духом люди, которым Байкал покажется сейчас самым тихим местом, но лишь после того как они побывают под ружейно-орудийным обстрелом.
— Сон какой-то дурной, ничего не помню, а голова болит, пробормотал про себя бывший военный министр, назначенный командовать Маньчжурской армией. Действительно, в затылке, будто маленькие молоточки колотились, и возникло ощущение, что вот так он уже переправлялся по льду через озеро, хотя такого быть не могло. А ведь Байкал сейчас и есть та «ахиллесова пята» русской армии, которой вскоре предстоит сразиться с японцами всеми силами. И все дело в том, что линия Транссиба упирается тут в озеро, через которые грузы и людей следует как-то переправить.
С мая по декабрь этим занимаются два больших ледокола, заказанных в Англии — один большой паром, который может принять паровоз и двадцать пять вагонов — полный эшелон. Второй чуть поменьше, «Ангара», перевозит пассажиров — два часа плавания и все уже на восточном берегу. В порту он их видел — у причала застыли две огромные, не для моря, а реки и озера, махины, производящие впечатление. Одна беда — если пойдут поломки, то перевозить грузы в навигацию станет крайне затруднительным делом. Ведь кроме парома «Байкал» ни один пароход принять на палубу даже один вагон не сможет. Придется разгружать платформы и теплушки, перевозить на ту сторону и там грузить снова в поданный состав.
— И без того невеликая пропускная способность дороги сразу уменьшится, и потребует куда больших трудов и затрат, — пробормотал генерал Куропаткин, поморщившись. Он прекрасно осознавал, что японцы выбрали самое удачное время для нападения. Железную дорогу по самому трудному участку, на котором пришлось пробивать и устраивать десятки тоннелей построят только к концу следующего года, в лучшем случае, на что рассчитывал министр путей сообщений Хилков, приехавший в Иркутск — к осени пятого года, но никак не раньше.
— Скверное дело, — генерал нахмурился, и вернулся к своей привычной деятельности, достав путевую тетрадь. Солнце пригревало, было не так холодно — привычная для этих мест морозная погода «смягчила» свой нрав. Через озеро сновали десятки таких кошевок, запряженных парой лошадей — перевозили людей, торопящихся на тот берег. А солдаты шли походным маршем десять часов — для них прямо на льду оборудовали пункты для обогрева. Там можно было посидеть полчаса, попить горячего чая — печи топили постоянно, привозя дрова. На санях путь занимал от силы три часа, и сейчас он ощущал, как лошади прибавили хода — чуют, что скоро утомительный пробег закончится отдыхом с доброй порцией овса.
— А меня ждет вагон, где будет осматривать буксы мужик, слишком дорого заплативший за свои юношеские проказы, — произнеся слова, Алексей Николаевич изрядно озадачился — он не понимал, откуда пришло это видение, но почему-то уверился, что так оно и будет.
— Что за бред⁈ Сон дурной, да и только, — пробормотал генерал, взглянув на похрапывающего денщика, что полулежал на баулах, натянув папаху. Да оно и понятно — путь дальний, а старый солдат всегда использует любую возможность, чтобы хоть немного поспать, чтобы всегда быть бодрым. Вбитая годами службы привычка, вполне разумная.
Чины штаба Маньчжурской армии ехали следом, вытянулась вереница кошевок. Генерал чуть повел плечами — сидеть было утомительно, не только тело затекало, но и мозг. Он привык к ежедневной и постоянно кропотливой работе, долгие часы проводил за письменным столом. И сделал необычайно много, куда больше, чем его предшественники на посту военного министра. По крайней мере, навел относительный порядок, регламентировав дело, встряхнул армию как слежавшееся запыленное одеяло.