Тьен поморщился, отгоняя неприятные воспоминания. Ни к чему ворошить прошлые обиды, и без них есть, что вспомнить.
В ожидании, пока наполнится ванна, шеар снял одежду, пропитавшуюся запахом бензина и несбывшихся надежд, и, прилег на кровать, мыслями возвращаясь к самому первому дню своей новой жизни.
…Первый переход был болезненным. Позже Фер объяснил, что это оттого, что он родился не в Итериане. Мир людей признал его своим и не желал отпускать. А Тьен не желал уходить. Так что, оказавшись в Дивном мире, он не испытал благоговения перед открывшимся ему величием древнего города, а согнулся пополам и, не стесняясь спутников, избавился от остатков обеда. А едва распрямился и отер лицо рукавом, его снова всосало в чуждое подпространство и вынесло, ни много ни мало, в дворцовый зал совещаний. И там-то он, если верить хронографам, сходу известил всех, что прибыл служить этому миру.
— Эллилиатарренсаи! — гневно воскликнул мужчина, восседавший в кресле на небольшом возвышении. — Как это понимать?
— Вы велели привести его, когда он будет готов, — невозмутимо ответила Лили. — Он готов.
Мужчина поднялся с места, подошел к нему, заглянул в глаза и тут же отвернулся.
Сделал несколько шагов к центру зала и громогласно объявил:
— Старейшие четырех народов, представляю вам третьего шеара Итериана. Мой… — он запнулся, и, возможно, эта секундная заминка стала первой трещинкой, превратившейся за годы в пропасть между ними. — Мой сын Этьен.
— Тьен, — по привычке поправил юноша. И когда на него были устремлены все взгляды, он произнес другую фразу, не вошедшую в хроники даже с поправками: — Мне обещали встречу с моим настоящим отцом, а не с мерзавцем, который сначала бросил, а потом убил мою мать.
На этом собрание закончилось.
Старейшие испарились, Фер и Лили — тоже, и он остался один на один с Холгером.
— Впредь не смей заявлять ничего подобного, — холодно отчеканил правитель, — иначе я вынужден буду вызвать тебя на бой в защиту справедливости.
— Видал я такие бои, — Тьен хорохорился, а внутри все переворачивалось от страха. Давящая мощь первого шеара ощущалась буквально физически.
— Не знаю, кто сказал тебе это, но я не имею отношения к смерти твоей матери, — будто и не слышал его Холгер.
— Докажи.
— Моего слова достаточно.
Юноша снова хотел сказать что-нибудь колкое, грубое, но вдруг понял, что действительно достаточно. Сила четырех стихий, недавно проснувшаяся в нем, говорила, что Холгер не врет. Тьен застыл, пораженный внезапным открытием, и тогда, догадавшись, что произошло, правитель впервые взглянул на него без раздражения и даже, казалось, с интересом.
— Это дар шеара, — пояснил он. — Ты можешь распознавать правду и ложь в решающие моменты жизни.
— Только в решающие? — пробормотал юноша, путаясь в мыслях и чувствах. — Не всегда? Что же сейчас решающего произошло?
— Ты мне поверил, — сказал Холгер. — Что до твоей матери, мне неизвестно, кто виновен в ее смерти. Я пытался найти его, но шеар отнюдь не всемогущ. Скоро ты это поймешь.
После была встреча с Генрихом, радость, немного приглушившая грусть расставания с оставшимися в другом мире близкими людьми, долгие разговоры. Минутное знакомство с высокородной семьей, Арсэлис, Эйнаром и Йонелой, и снова разговоры с отцом. Вспоминали маму, дом, живших в нем людей. Тьен рассказал о том, как сложилась жизнь маленького Шарля, попутно поведав об изобретении кинематографа. Рассказал, что был в музее, что работы археолога Лэйда не забыты, как и он сам.
— А ты? — спросил отец. — Как ты жил там один? Чем занимался?
— Я был вором, — признался Тьен. — Хорошим вором. Но не очень хорошим человеком.
— Наверное, тебе простительно, — вместо упреков и новых вопросов пожал плечами Генрих. — Ведь ты не совсем человек.
После этого он больше не спрашивал его о жизни до Итериана.
А на второй день Тьен увидел разрыв…
Ванна набралась, и он выкупался, вместе с потом смывая нахлынувшие воспоминания. Затем, как и говорил отцу, собирался отдохнуть до ужина. Но прежде чем лечь, достал принесенную из Дивного мира шкатулку. Открыл, заглянул в пустой ларчик, закрыл и опять открыл. Вынул на свет сделанный когда-то музейным фотографом снимок.
— Я вернулся, — сказал глядящей на него с карточки девочке. — К тебе. Ты ведь ждала… хоть немного?
Она не ответила. Она никогда не отвечала, но это не мешало ему говорить с ней часами.