— Покажись! — приказала Лармэн, не опуская клинок.
Он послушно вышел из тени. Кожа этого Муза была такой же серой, как и ее собственная, на ней отчетливо просматривались росчерки ритуальных узоров. Лармэн видела такой рисунок всего дважды в жизни. У белой женщины, которая вливала в нее плоть Музерату. И у бледного кокона, что натужно дышал в проклятой пещере.
— Я знаю, зачем ты пришла, — сказал Муз, — но не понимаю, почему остановилась.
— Кто ты?
— Можешь звать меня Ивуро.
— И зачем же я пришла… Ивуро?
Лармэн уже успокоилась и даже устыдилась. В Алгебоно она не трусила никогда. Это ее боялись.
— За ответами, — пояснил он, — и за помощью. Вы всегда приходите к нему за помощью. «О, милостивый творец Музерату! Сокруши моих врагов! Сохрани ближних! Надели властью! Наполни силой! Укрепи здоровье! Верни молодость! Продли жизнь! Дай познать истинную любовь, счастье, наслаждение! Подари детей!» Идете и идете, бесконечным потоком. И всегда получаете по заслугам — даже глупцы, неспособные понять его волю. А вот тебе он, похоже, отказал. Прежде я не видел подобного. Что ты чувствуешь?
— Страх, — неохотно призналась она. — Нет, не страх — ужас. Я не одна из вас, третий сын — в семье была пятой. Однако тридцать семь лет назад он меня принял. И до сих пор не превратил в растение. Я все-таки увядаю, но медленно — не так, как другие кетмены. А еще я чувствую иначе. Дыхание этого храма. Его присутствие.
И твой страх, Ивуро.
Я тоже боюсь, поэтому и пришла. Встретиться с ним лицом к лицу. Понять, почему он меня выбрал. Узнать, что меня ждет дальше.
— Я бы попытался тебе ответить, — вдруг улыбнулся Ивуро, — но смею ли? Во мне нет божественной плоти, как и в любом Музе этого храма. Как и во всех, кто приходил сюда за милостью. Законы веры запрещают ее испробовать, это надругательство над нашим творцом. Как ты посмела совершить подобное?
— Против воли, — невозмутимо пояснила Лармэн. — В семь лет меня похитили истиннородные господа. Они хотели опробовать чудесное средство прежде, чем им упиваться. Белая госпожа была Музом, она носила такие же узоры и прическу, как у тебя. Я не должна была выжить, но уцелела. Не знаю, как посмела, но уцелела.
Ивуро задумался, признания нежданной гостьи его заинтересовали. Какое-то время он молчал, оценивая охотницу взглядом, а потом заговорил. Медленно и осторожно, без всякой уверенности в своих словах:
— Даже в пайгамбарах нет его плоти, а они к творцу ближе всего. Но однажды я видел кетмена, похожего на тебя. Он тоже не был третьим в роду, хотя и отведал плоть добровольно. Его звали Зарко, хелкан Мизерато. Именно с милости Зарко наш храм получил эту чашу. Цена, которую за нее просили, просто смешна. Значит на то была воля бога. Ты тоже явилась сюда не просто так. И все же он тебя отвергает.
— Ошибаешься, Ивуро, — уверенно возразила Лармэн. — Я видела, как он отвергает. Как лишает свободы. Особенно тех, кто желает ее больше всего. Меня он пока щадит.
— Щадит или не может дотянуться? — задумчиво рассуждал Муз. — Он не послал откровения, не предупредил меня. Почему? И почему ты боишься? Все, кто приходил сюда прежде, испытывали умиротворение, стремились к плоти. Тебя чаша пугает. Хотя ты явно не из трусливых, если пробралась в храм. Пришла за ответами… Быть может страх — это и есть ответ? Зарко Шак Одао перед чашей не трепетал…
— Мой страх — это причина. Он привел меня сюда. Я с детства смотрела в лицо опасности и всегда побеждала. Всегда, Муз. Теперь тоже смогу.
— Ты сможешь, а вот то, что в тебе — нет.
— Что во мне?
— Не знаю, но тебя удерживает не Музерату.
— Тогда зачем я здесь?
— Чтобы это понять. И принять. Найти свое место и обрести свободу. Может ли кто-то желать свободы от себя самого?
— Что ты несешь?
— Не знаю…
Ивуро выглядел жалко и сейчас напоминал растерянного ребенка. Лармэн не уследила, когда он так преобразился. Муз коснулся лица раскрытой ладонью, его пальцы дрожали от волнения. Ритуальный жест получился неубедительным.
— Истинная свобода… — припомнила охотница. — Третий сын не получил на нее права. Но я не третий сын. И не твой Зарко. По милости творца Музерату у нас разные судьбы.
— Не поминай Музерату, ты ему больше не принадлежишь!
— Есть только один способ это выяснить. — Лармэн старалась, чтобы ее голос звучал твердо. — Подай чашу.
— Нет, — покрутил головой Ивуро.
— Тогда ты никогда не узнаешь. Не убедишься в его воле. Это сомнение пожрет тебя так же, как меня.