— Там нет ничего, кроме льда, дыма и мук, — заметил Реано.
— И нашего бога.
— Ты очередной сумасшедший, который решил его освободить?
— Нет, — покачал головой Моро, — но он может освободить меня.
— Если только разверзнет недра и сразит нас своим дыханием! — рассмеялся Реано. Остальные охотники его поддержали: Музов, даже чистокожих, не любил никто. — Но эти путы вязал я — Музерату придется потрудится!
— Меня удерживают не эти веревки, охотник, — грустно усмехнулся Моро. — Я — третий сын, мои путы гораздо надежнее. Но старший Муз убеждал, что их можно разорвать. Я вынужден ему верить, иначе лучше не жить.
— Лучше или нет, сейчас решаешь не ты, — нахмурился Реано. — Вокруг этого дерева два десятка охотников, и только я еще сомневаюсь. Смекаешь?
— Я знаю, что вы ненавидите храм. Что считаете Музов отродьями. Я тоже их ненавижу. Ненавижу по праву рождения, хотя и не должен. Мы можем помочь друг другу.
— Помочь? — Реано не верил своим ушам. — Сейчас мы решаем твою судьбу, истиннородный! И я все больше доверяю чутью своры.
— Убей меня и не добьешься ничего. Даже удовольствия не получишь, я не стану просить пощады. Для меня это просто один из выходов, причем не самый дурной.
— Или?
— Идите со мной, и мы добьемся большего. Накажем Музов. Вернем вашего бога.
— Наш бог всегда с нами, белокожий.
— Только в ваших молитвах. А я покажу, как он выглядит.
2
Земля Узерхау состояла изо льда, камня и дыма. Во всяком случае, снаружи. Кетменские легенды рассказывали о живописном крае, который еще в древности поглотил вечный холод. Плодородная почва укрылась ледяным панцирем, его толщина оказалась непреодолимой. Лед здесь был повсюду. Только на юге, у самого побережья, ветра и приливы обнажили узкую полосу камня. Город Мизерато тоже был каменным, мрачным и одиноким. Большая его часть скрывалась под землей, в бездонных шахтах — на поверхности возвышались лишь крепостные башни. Все пространство за их стенами занимали склады с провизией, ее подвозили морем. Ниже располагались гигантские угольные хранилища. Углем питались бесчисленные подземные печи, трубы которых выходили наверх черными клиньями. Печи горели беспрерывно: когда одна разрушалась, разжигали новую — и так все дальше и дальше, глубже и глубже. Стены и башни Мизерато устилал непроглядный черный полог, к его удушью невозможно было привыкнуть. От копоти чернел сам ледник, будто опаленный муками бесправных тружеников. Жизнь любого каула — преступника и раба — была короткой, но в шахтах Узерхау она исчислялась месяцами. Самые крепкие могли продержаться несколько лет, пока окончательно не теряли разум. Впрочем, разум здесь можно было утратить не только в шахтах.
Когда мизериты его окружили, Моро решил покончить с собой. Он был уверен в собственном мужестве, но прогадал — в последний момент рука дрогнула. Ночных охотников рядом уже не было, их пленили или перебили. Моро и сам мечтал о легком конце, но все-таки струсил. Поэтому вновь попал в плен: дважды за месяц, второй раз в жизни.
На этот раз путы были удобнее, а дознаватель — красивее. Кетменка тоже принадлежала к истиннородным. Идеальную белизну ее кожи расчертили ритуальные узоры, черные линии ярко выделялись на бледном холсте. Моро знал, что они покрывают все тело, но кетменка была в непроницаемом плаще — на виду остались только лицо и ладони. Угольные волосы, роскошные от природы, ниспадали за плечи от самого темени. До него голова была гладко выбрита и расписана, это делало лоб неестественно высоким. Тонкие черты лица и крупные глаза подчеркивали чистоту крови. Сословное равенство тревожило пленника. Он подозревал, что на сей раз договориться не получится.
Моро приковали к стене в небольшой каменной нише. Кандалы сидели свободно, хотя длина цепей угнетала — Музов не заботило, как он будет справлять нужду. Комната была совершенно пуста, только с приходом гостьи сюда занесли четыре тусклых светильника. О том, что эта кетменка имеет власть, Моро догадался интуитивно. Какое-то время женщина к нему присматривалась, а потом сразу же перешла к делу. Она заговорила тихо, сухо и безразлично, но Моро это не обмануло. Жрецы Музерату пользовались голосом только в исключительных случаях.