Владимир Иванович Щербаков
Третий тайм
К. Феоктистов
ЗАГЛЯДЫВАТЬ В БУДУЩЕЕ
Представляя читателю книгу фантастических повестей и рассказов Владимира Щербакова, хотелось бы прежде всего отметить те особенности жанра, которые близки писателю. Фантастика — не только литература. Подлинная фантастика чем-то сродни науке с ее методами исследования реальности. Не беда, что космические проблемы, к примеру, освещаются в художественном произведении по необходимости упрощенно. На этот счет есть крылатое изречение: «Легкость формы не всегда говорит о несерьезном содержании, и, наоборот, наукообразный язык «жрецов» иногда скрывает полное отсутствие мысли». Не помню, кому принадлежит это изречение, но не могу не поддержать его, ибо хорошо известно, что сформулировать мысль не менее трудно, чем, так сказать, уложить ее в скупые строчки формул.
Литература отражает жизнь, фантастика — тоже. Многие фантасты стремятся к предвидению и прогнозированию, а также анализу настоящего. И книга, которую раскрывает читатель, думается, вполне соответствует этим задачам. В повести «Далекая Атлантида» писатель изложил гипотезу о связи гибели мамонтов с глобальным катаклизмом, причем он провел собственные расчеты и получил год катастрофы, примерно соответствующий указаниям Платона.
В романе «Чаша бурь» Владимир Щербаков с позиций математической лингвистики подходит к решению этрусской проблемы (к переводу этрусских надписей). Тут случай особый — этруски до сих пор молчат, подавляющее большинство надписей на этрусском не расшифрованы, не переведены, и можно лишь выразить надежду, что писатель приблизился к истине.
Не думаю, что писатели-фантасты заслуживают скидки, когда речь идет о характерах героев, языке произведения и его литературно-художественном уровне. Владимир Щербаков в такой скидке попросту не нуждается.
Несколько слов о повестях и рассказах, составивших эту книгу.
Помимо повести «Далекая Атлантида» в нее вошли лучшие рассказы писателя. Цикл шотландских сказок в книге представляют «Морег» и «Феи старого замка».
Я не буду подробно говорить о том или ином произведении, раскрывая тем самым хотя бы частично их замысел и содержание, а ограничусь пожеланиями, адресованными к читателю: внимательно отнестись к гипотезам, изложенным в книге, и с сочувствием — к тем ее героям, которые этого заслуживают, а таких, к счастью, большинство. Владимир Щербаков — писатель по преимуществу светлый, лирический. Не это ли качество его прозы помогает ему заглядывать в будущее? Предоставляю читателю самостоятельно найти ответ на этот немаловажный вопрос.
Летчик-космонавт СССР,
профессор К. Ф е о к т и с т о в
Встреча в Ловече
Каждый камень здесь памятник. Давным-давно жили тут фракийцы. Остались некрополи и курганы — их несколько десятков. Если повезет, можно примкнуть к группе спелеологов, изучающих пещеры. Однако удостоверения журналиста для этого недостаточно: карстовые пустоты в теле земли коварны, нужно быть предельно собранным, в некоторые подземные гроты еще не проникал человек.
В Ловече — старейшем городе на берегу болгарской реки Осыма — я повстречался с художником Павлом Авраамовым. Днем он показал мне город, остатки стен римского поселка, рассказал о Стара-Планине, этой заветной земле, средневековых крепостях, карстовых провалах и пещерах. А вечером, когда мы изрядно устали, свершилось нечто вроде чуда: мы присели за кофейный столик в галерее знаменитого крытого моста и Павел достал слайды, копии своих работ, где с удивительными подробностями запечатлено было то, что можно было тогда лишь увидеть из будущего… Именно так: из будущего.
Уже после этой встречи прочитал я о том, что на спутниках больших планет нашей системы есть вода. А болгарский художник со смелостью, недоступной иным фантастам, изобразил эти океаны и моря так живо, так красочно, что я поверил ему тогда безоговорочно, и скупые строчки поздних публикаций почти ничего не прибавили к его словам. Удивительная картина "Космический лебедь"! Символ жизни. Это еще не сбылось. Но я почему-то верю художнику.
Лебедь на картине летит, распластав крылья. Под крыльями — огни звездных миров, спирали галактик. Может быть, здесь, в Ловече, такой прозрачный воздух, что видно далеко окрест — вплоть до звездных скоплений иных миров? Я спросил его об этом.
Павел ответил:
— Да. Мне кажется, это перекресток времен. Дело не только в особой прозрачности горного воздуха. Отсюда видно и прошлое, и будущее.
Мы зашли в его студию.
Жизнь, подобно Афродите, возникла из пены морской. Об этом рассказывало полотно на правой стене. На берегах морей и океанов далеких звездных островов ветры гонят к берегу тончайшую пленку вещества, из которого образуются сложные молекулы.
— Как будто повар-исполин снимает навар с поверхности океанского котла и собирает его на побережьях, — напомнил Павел. — Один ученый считает, что при ветре, дующем в сторону берега, все, что находится на поверхности моря протяженностью в сотни и тысячи миль, может уместиться на полосе побережья и дать начало необыкновенным превращениям. Это строительный материал. Жизнь возникла из морской пены.
Я впервые услышал это от Павла. Потом прочитал в журналах, где печатают статьи ученых. Но долго не мог осознать главного — о нем речь впереди.
Можно лишь гадать, какие механизмы жизни лежат в основе рождающейся в далеких мирах космической фауны. Углерод? Фтор? Кремний? Вряд ли можно раскрыть все секреты неведомых форм жизни — это было бы уж слишком! Ведь живое может использовать и рои элементарных частиц, об этом говорят не только фантасты. Ростки жизни могут быть сильнее камня, сильнее железа, но как, наверное, непросто будет их разглядеть капитанам звездных кораблей! А художнику это удалось.
Я всматривался в детали целого мира, созданного фантазией. Удивлялся. Подолгу останавливался перед каждой картиной, слушал художника, который тихо прочитал отрывок из бессмертной поэмы Лукреция: "Каким образом случайные встречи атомов, падающих вертикально, но с незаметными уклонениями, и без которых природа ничего бы не произвела, каким образом эти встречи положили основание небу и земле, прорыли бездну океана, установили движение солнца и луны?.. Элементы мира расположились в том порядке, в каком мы их видим, совсем не вследствие ума и размышления: они совсем не уславливались между собой относительно движений, которые желали сообщить друг другу; но, бесконечные числом, движимые на тысячу разных ладов, подчиненные с незапамятных времен совершенно посторонним толчкам, увлекаемые своей собственной тяжестью, они приближались друг к другу, соединялись друг с другом, при этом возникли тысячи их сочетаний, и, наконец, время, соединения и движение привело их в порядок — они образовали большие массы. Так возник первый абрис земли, морей, неба, одушевленных существ".
На улице была звездная ночь. А я все не мог покинуть студию в Ловече. Пытаясь как бы впитать образы каждой картины, я ощущал бессилие. Меня тревожил скрытый вопрос, но я не находил слов. Я мог бы задать этот вопрос художнику. Но я не сделал этого. И до сих пор жалею об этом. Быть может, придется ему написать.