— Он вернется! — вдруг вскрикнул Лева.
— Кто? — вскрикнул Кэп.
— Третий! — вскрикнул Лева.
Присутствующие замерли. Кэп, словно из-под него выбили опору, зашатался.
— Не может быть, — прошептал он, — у нас все рассчитано.
— Он вернется! — настаивал Лева. — Вот посмо́трите, он вернется! Я не знаю, когда и при каких обстоятельствах, но мне моя интуиция подсказывает, что он вернется.
— А… а-а-а-а что нужно сделать для того, чтобы он не смог вернуться? — заикаясь, спросил Кэп.
— О! Сделать ничего нельзя, — покачал головой Лева… — Для того, чтобы воспрепятствовать возвращению Третьего, нужно, как минимум, чтобы не существовало ни нашего судна, ни нас самих, а это, как вы все подозреваете, несбыточная мечта.
Еще Лева представил себе, как действовал Командир в условиях адмиралтейской волокиты и интендантских интриг. Пинком в зад Командира не угостишь — он уже был человеком в фаворе. Палки в колеса ставить все умеют, но это так скучно! Уколов и сплетен он не замечал. Гнилую муку или хилое сукно для его экспедиции не подсунешь — он сам все проверял. Значит, тянули по мере сил с отправлением экспедиций, подмачивали репутацию. Неплохо. А Командир бы все продолжал ходить с выражением невыразимого спокойствия и достоинства на роже и в этакой аскетической сосредоточенности. Но ничего. Будь я в то время в надлежащем месте и при соответствующих моему положению полномочиях — я бы его свалил безошибочно. Такие люди вследствие своего фанатизма в известной степени ограничены и не боятся ничего. Кроме одного-единственного. Они страшатся сомнений в целесообразности своего дела. Именно сомнение и робость по отношению к их инициативе, вон чего! Н-нда, а я поумнею к концу рейса еще больше. Но пусть пока плывет, черт с ним!
Кэп погрузился в мучительную задумчивость. У него никак не укладывалось в голове, что вся их деятельность по отчуждению Третьего не может не иметь результата, по крайней мере на протяжении хотя бы некоторого времени. Но останавливаться уже было нельзя, машина набрала инерцию хода, остановить ее значило бы остановить мчащийся по рельсам экспресс. Возможно, шум ангельских крылышек, уносящих душу Инженера, достиг и ушей Кэпа, и он внутренне вздрогнул и поежился.
— Все мы командированные, — признался он. — Все мы командированы кто за славой, кто за плотскими радостями, кто за барахлом лично для себя, а кто и за куском пожирнее. Но не успели мы и глазом моргнуть, не успели отхватить кусок пожирнее, как нас уже зовут назад и вручают последнюю командировку: вот вам, мол, обратно можете не возвращаться. — Кэп высморкался и приуныл. — И чаще всего это случается, когда человек на самом, так сказать, взлете, в парении, в эфире. На тебе — бац! — и нету! Разве это справедливо, разве это честная игра? Это похоже на то, что нас силой заставляют играть после рождения мизер без трех-четырех-пяти верных взяток. Есть ли смысл в этой игре? — Кэп помолчал, скорбно понурившись, похожий на неведомую птицу, раненную в крыло. Он словно приоткрывался присутствующим с новой стороны, человечный, мятущийся. — А ведь из игры не выйдешь с самого начала, нужно играть в нее до конца, заведомо зная, что проиграешь. Мы какие-то фигуры в чьей-то игре, неведомо зачем затеянной. Знать бы, что нас ожидает, лучше бы не рождаться на белый свет. Что ли, лучше быть тенью, прохожим, командированным и никогда не воплотиться в настоящее тело, никуда не дойти и не закончить командировку так, как тебе хочется? А во всем виноваты такие вот проходимцы, как Семен или Третий. Да пропади они пропадом, гори они гаром!
Семен воззрился на Кэпа. Чиф покачал головой и отвернулся. Лева задумчиво поскреб голову и тяжело вздохнул.
— Он вернется, — прошептал он чуть слышно, но Кэп его услышал.
— Отставить! — заявил он. — Операция начинается, все по местам!
Студент очнулся перед самым обедом. Он немного полежал, чувствуя, как налились силой мышцы и как посвежела голова. Он готов был вскочить и побежать неведомо куда, чтобы сделать массу дел и не потребовать за это ничего в благодарность. Такие грязные мысли, будь они обнародованы, не принесли бы ему ничего хорошего, но Студенту было уже все равно, что скажет Лева, или Семен, или Кэп, или тот же Чиф.