Неощутимо текучее время посвистывало над этим берегом, над головами переселенцев, над парусами, свернутыми на палубе, пошевеливало кусок ткани на флагштоке. Тиммерман поднял голову вверх; там, в бесконечно-пустынной голубизне неба, плыли зыбкие, веющиеся по ветру клочки облаков. Выпустил клуб дыма, медленно растворившийся в этой необъятной холодной шири, почти пустоте, всосался в нее, исчез…
Чиф облокотился о леер рядом с рулевым. В ночи тоненько вскрикивало эхо шторма, который несся к ним через тридевять земель. Ладонь Чифа инстинктивно сжала брус леера. Поскрипывала ось штурвального колеса, посапывала трубка вахтенного, в тишине, если можно было назвать тишиной короткое затишье, было слышно, как машет громадными крыльями сильная птица.
Разрешите спросить, господин Лейтенант? Я держу штурвал крепко и правлю точно по курсу, который вы мне указали. Но я знаю, что мы идем в противоположную от дома сторону. Мы не идем домой? Но если сможете ответить, то ответьте: куда мы идем? Я не пользуюсь нашими хорошими отношениями, господин Лейтенант, что вы! У меня нет такой привычки, вы это знаете так же хорошо, как и то, что я старый моряк и старший матрос по имени Афанасий. Но если вы не сможете ответить на этот вопрос, то скажите хотя бы: это надолго? Ответ знает только ветер? Вы веселый человек, что-то не замечал, вы всегда так серьезны… Понятно. Есть держать на румбе!
После этого короткого разговора со старым своим рулевым, со старым товарищем я почувствовал настоящее беспокойство. Афанасий никогда не задает мне праздных вопросов. Значит, стало еще серьезнее, чем предполагал Командир. Но нельзя допустить, чтобы с ним что-либо случилось сейчас, накануне урагана. Невозможно потерять его в такую минуту!..
Силен, альбатрос, когда летишь. На спокойной воде ты уязвим: тебе обязательно нужно дождаться сильного волнения, первых высоких волн, чтобы вспрыгнуть в воздух с их гребней. Тогда ты вспаришь, повиснешь в эфире на своих могучих крыльях, будто вольешься в этот влажный беспокойный мир. Чем сильнее порывы ветра, чем свирепее удары шторма, тем надежнее держат тебя твои огромные крылья. Тебе нельзя остановиться: ветер сломает твои перья, и ты рухнешь в воду безжизненным комком. А в тихую погоду ты подобен жирному гусю на зеркальной поверхности лужи. Держись, альбатрос! Лети!
Полночь. Отдохнувший Океан ринулся на корабль. Равного этому урагану еще никто не видел на Земле. Властный взгляд Океана не мигая смотрел из головокружительной высоты, из невиданных пустот на эту щепочку в пенных водоворотах стихий. Но альбатрос остался верен им и в эту минуту, не бросил судно, летел рядом, может быть, из последних сил. Но и его несокрушимая верность кораблю, и треснувший под ударом бури сверху донизу единственный выставленный парус, и обломок грота, мгновенно унесенный ветром, казалось, ничуть не замутили выражением чувства это бессмысленное, нечеловеческое око.
Вахтенный привязал себя к штурвалу: корабль нужно было держать носом против ветра. Расплющенное ураганными порывами ветра, солеными брызгами лицо Афанасия было бледно, но твердый вприщур взгляд его не выпускал из поля зрения громады катящихся на судно валов. Пронзительно стонали натянувшиеся струнами ванты, сильнее становилась качка, все более угрожающе трещали крепления фальконетных лафетов.
Боже, услышь сегодня наши молитвы, обращенные к Тебе… Возьми немного, но вынеси нас отсюда живыми!!! В руке Твоей, Господи, наша жалкая жизнь! Никола-угодник, подсоби и ты, не дай загибнуть вотще!
Чифу показалось, что в свистопляску естественных звуков бури вплелся странный посторонний звук. Человеческий голос…
— Кто-то поет, Афанасий?
— Вас не обманывает слух, господин Лейтенант. Это поет Командир, он сошел с ума! Вам нужно пробраться вовнутрь, крепко держась за леера. Давайте я вас привяжу и буду осторожно вытравливать кончик. Когда вы спуститесь вниз, отвяжите кончик — по нему вы и вернетесь обратно, только дерните хорошенько. Не забудьте принести мне сухарей и рыбы.