Он улыбнулся, озаряя тесную каюту блеском золотых зубов.
— Будет ли на моем блестящем черепе немой вопрос? Мои пустые глазницы будут посмеиваться — вот вам! Но я еще многого не успел. Поживу. Мне еще нужно застрелить штук пятнадцать медведей и на их шкуры выменять у Васи много золота и других прекрасных вещей.
Инженер потер руки, улыбнулся, но в его мокрых глазах не было ни оптимизма, ни веселья. Он пристально посмотрел на Студента и вздохнул.
— Я сообщу вам Истину. А вы не должны терять ни минуты, а сразу бежать и начинать новую жизнь, не тратя ни секунды на колебания. Что эти старания писак, суета, женщины, живопись и опьянение жизнью, когда никто не знает одной кристальной в своей завершенности Истины?! Не знают, что командировка — коротка, быстротечна! Я скажу вам, хлопчик, слушайте: т ы живешь на белом свете только о д и н р а з! Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да, да! Начхать на всех и на все — Т Ы! Ж И В Е Ш Ь! О Д И Н! Р А З!!!
Студент был потрясен. Слышать ему об этом еще не приходилось. До этого он был уверен, что он, Студент, вечен, бессмертен, что он проживет прорву лет и на его долю хватит всего и всякого. Все перевернулось в его голове, а сама голова пошла кругом.
— После нас ничего не будет! — продолжал добивать его Инженер. — После того, как нас спрячут, уже ничего не исправишь! О нас никто и не вспомнит! Мы рождаемся неизвестно зачем, проносимся бесплотной тенью и бесследно канем во тьме столетий, в которых НАМ места нет! Вы соображаете, хлопчик, — все покатится дальше своим чередом после нашей смерти, наш уход изменить ничего не сможет. Поэтому нужно жить так, чтобы было приятно ТЕБЕ.
Инженер от души рассмеялся. Своим старческим хохотом он хохотал так заразительно, что даже расплакался по ходу дела. Затем смех его уж очень стал походить на истерическое клокотание-рыдание. Обессилев, Инженер только всхлипывал, не в состоянии передохнуть. Блики света отражались в его золотозубом оскале, играли на стенках, мерцали отраженными блестками в его тусклых зрачках.
Поворочавшись, Студент опять заснул.
В каюту вошел Маркони. Он пробрался между присутствующими прямо к уху и что-то прошептал свистящим шепотом в барабанную перепонку Кэпа. Лицо Кэпа медленно посветлело.
— Этого не может быть, — заявил он, — зная его, трудно поверить во что-либо подобное. Да и за таким цветущим видом трудно подозревать близкое несчастье. Но, нужно отдать ему должное, он выкидывал штуки и поостроумнее.
Кэп удалился вместе с Маркони в радиорубку и через некоторое время вернулся, потирая руки, на его лице сияла широкая довольная улыбка.
— Имею сообщить присутствующим неприятную новость, — сообщил он присутствующим неприятную новость. — Маркони только что получил известие с Точки, на которую недавно высадился Инженер. Там случилось ужасное несчастье, — золотые зубы Кэпа торжествующе блеснули в ослепительной улыбке, — умер Инженер.
Повисла ошеломляющая тишина. Словно не доверяя собственным ушам, все стали переглядываться. Никто не мог и подозревать, что дни Инженера когда-либо, по крайней мере на памяти собравшихся, подойдут к концу: Инженер казался воплощением Вечности. Мысль, что не где-нибудь, а в их собственном Управлении живет маленький сморщенный старичок, загадочный, точно сфинкс, и бодрый, как шалящий первоклассник, которому поклонялись, точно он был таинственным идолом, и мысль, что теперь его не будет, невольно посетила всех, кто сидел в каюте Кэпа, но к этой мысли примешалось ощущение некоей ее запоздалости.