Тут же вспомнилось из наставлений офицеров ОМБрОН и сержант заорал через плечо:
— Короткими очередями! Три-четыре очереди — сменить позицию! Не смещаться в одну сторону, в кучи не сбиваться! — Как раз три очереди, по одной после каждой фразы. Плюс длинная в начале — пора перебегать. Вовремя! В бруствер покинутой ячейки впивается очередь МГ-34 и уходит в небо — очередь «максима» из роты тяжелых пулеметов, оказавшегося рядом, перечеркнула мотоцикл, опрокинула пулеметчика на сиденье, свалила на землю второго мотоциклиста…
В ячейку тут же вывалился из траншеи молоденький боец из последнего пополнения, прижался спиной к брустверу и замер, пытаясь трясущимися руками вставить новый рожок в ППШ-41.
— Все правильно! Перебежками, так и надо! Короткими бей — реже придется перезаряжать!
Солдатик кивнул, магазин как по заказу попал-таки в приемную горловину, зафиксировался.
Клин немецких танков продолжал надвигаться. Десяток дымных костров отмечал доездившиеся Pz-III и Pz-IV, но танки на острие клина уже перемалывали гусеницами «колючку» перед позициями второго батальона.
— Гранаты к бою! Приготовиться к штыковой! — крикнул Осип. Эхом ему отозвался голос ротного. Молодой командир взвода, уже оправившийся от шока первого боя, но еще бледноватый, продублировал команду для всего взвода. Акулич не без удовольствия отметил твердый голос своего подопечного.
«Лимонка» и две гранаты без рубашек легли на бруствер. Тщательно подточенная пехотная лопата вынута из чехла, воткнута в землю около правой ноги. Автомат перезаряжен. Короткий взгляд по сторонам — бойцы отделения, косясь то и дело на матерого отделенного, готовили «карманную артиллерию». Вооруженные винтовками и карабинами бойцы пристегивали штыки, обладатели пистолетов-пулеметов еще вели огонь по немцам. Вот первый номер пулеметного расчета с подобранной где-то АВС-36 (видимо, конец пулемету), рядом второй номер с наспех перемотанной головой и мосинским карабином.
Взгляд вперед. Метров пятьдесят. Пора, пока кольцо выдернешь, пока долетит, пока замедлитель выгорит…
— Гранатами — огонь! — волна команд по окопу, через несколько секунд — волна взрывов впереди. Подождать, пока просвистят над головой осколки — и тут же, одну за другой, обе выложенные перед собой «наступалки». Прижаться к брустверу, переждать взрывы. Отшатнуться к задней стенке окопа. Метрах в трех откуда-то выскакивает немец — очередь в упор, опрокидывающая вражеского солдата обратно в воронку. И тут же — мощный удар, вырывающий из рук ППС. Уже потом Акулич, примерившись, понял: не подними он автомат, чтобы пристрелить пластуна, — эта прилетевшая под углом справа девятимиллиметровая пуля попала бы в левую часть груди…
Но это — потом. Пока сержант машинально наклонился подобрать оружие, посмотрел на смятую ствольную коробку, нашарил правой рукой ручку лопаты, левой — последнюю гранату, немецкую «колотушку». Казалось — прошло от силы пару секунд, но, выпрямившись, Осип увидел стоящего рядом на «перекрестке» окопа и хода сообщения немца, целящегося в него из 98-го карабина. Метр от груди до дульного среза. Двадцать сантиметров пройти стволу, поднимаясь на уровень сердца. Не успеть. Сзади — звук удара о землю подошв спрыгивающих в пулеметный дворик людей.
Морпех рванулся вперед и вверх всем существом. В ушах раздался тонкий переливчатый звон — похожий на тот, что бывает при сильной кровопотере, но все же не такой. Тот затапливает все вокруг, растворяя сознание. Этот — растворил остальные звуки, омыл сознание и стал фоном — постоянным и неосязаемым, как воздух. В суставах после прошедшей волны звона остались клубки холода. Не колючего зимнего, не цепенящего холода страха, — как будто прохладная оболочка охватила суставы. А вот воздух стал густым, как овсяный кисель, липким.
Ни на что не надеясь, сержант взмахнул невзведенной гранатой, как простой дубинкой, и попытался бросить ее в лицо немцу. Рука медленно, с заметным усилием пошла вперед. Так же неспешно граната выскользнула из ладони и поплыла навстречу замершему на месте врагу.
Сознание работало четко, отстраненно. Сильно мешала скованность и мучительная медлительность движений — но, не считая этого, отделенный чувствовал себя на удивление бодро. Ушибленная надкостница, ссадины и ушибы — все затянуло таким же холодом, как и суставы.