– Пойдём посмотрим, что там с Лулу.
В "кабинете" Лулу было дымно, жарко и смрадно. Горели свечи, чадил камин, воняло парафином и палёной пластмассой. Шторы задёрнуты, полутьма, дым ест глаза… В общем, Ян понял, что увидел, только когда Лёвка за его спиной включил свет.
Лулу сидела боком к дверям, запрокинув голову на спинку кресла. Глаза её были открыты, рот закрыт, а под подбородком зияла распахнутая во всё горло рана. Кровь… алая на белом, тёмно-красная – на тёмном, почти чёрная – в луже под креслом. Кровь ещё капала на ковёр с подлокотников, с рук и одежды Лулу, и её было столько, что Ян сам едва не потерял сознание. Во всяком случае, дурноту он почувствовал и поспешил выйти на воздух. А каскадёр-Лёвка выскочил ещё раньше…
– Вы ведь понимаете, Ян Мирославович, какой вывод непреложно следует из ваших показаний?
Повисла пауза. Рыжая впилась в Яна взглядом, ожидая ответа, а он не сразу сообразил, что она задала вопрос, и молча таращился на её конопатую физиономию. В какой-то момент бледно-голубые глазки в обрамлении цыплячьих ресниц вдруг показались ему не детскими, а старческими. И веснушки стали подозрительно похожи на старческие пигментные пятна. Он бы, пожалуй, не удивился, если бы гладкая кожа на лбу и щеках сморщилась и пошла складками. Подумаешь, законы природы! В такой день может произойти что угодно.
До непреложного вывода он, конечно, додумался; времени было – хоть отбавляй. Пока ждали полицию и прочих компетентных товарищей, пока криминалисты осматривали дачу и участок, а следователь писала протокол, пока разбирались с одеждой и обувью (то, что было надето на них, опер вежливо, но твёрдо попросил сдать криминалистам), пока допрашивали Таньку (Ася сказала, что ничего не помнит, и допрашивать её Федя, сославшись на свою профессию и медицинскую этику, не позволил), Ян успел отойти от шока и сложить… даже не два и два, а один и один.
Посторонние на участок забраться не могли: Айша наверняка подняла бы лай вроде того, каким встретила следственно-оперативную группу. С той минуты, как Лулу, живая и невредимая, на глазах у пятерых свидетелей удалилась на свою половину дома, и до того момента, когда Айша подняла тревогу, Ян, Лёвка и Федя всё время были друг у друга на виду. С веранды отлучались только девчонки. Татьяна и Ася. Вывод напрашивается сам собой, только вот Ян не в силах его принять. Даже мысленно.
– Так которая из двух, как по-вашему? – безжалостно подтолкнула его рыжая ведьма.
Ян опустил глаза, пробормотал:
– По-моему, это бред…
Прямодушная отважная Танька. Ася – женственная и нежная, как цветок. В обеих он был когда-то тайно влюблён. В двенадцать лет – в Таньку, в пятнадцать – в Асю. И (Ян готов спорить) не он один. И Алик, и Федя, и Лёвка точно так же выпендривались, гоношились, чуть не ходили колесом, когда предмет его старательно, но неумело скрываемого мальчишеского чувства оказывался в пределах видимости. Хорошо, что неписанный кодекс ватажного братства в их компании исключал всякие шуры-муры, иначе они бы передрались и рассорились.
Вообразить, что Танька встаёт у Лулу за спиной, зажимает ей рот, запрокидывает голову, рассекает горло, а потом идёт к друзьям, хохочет, изображает в лицах сеанс гадания, невозможно. И совсем уж немыслимо представить себе орудующую мясницким ножом субтильную Асю, прославившуюся на весь посёлок своим мягкосердечием и обмороками при виде крови. Нет никакого сомнения, что её последний обморок был настоящим, спортивного врача актёрскими трюками не проведёшь. И даже если поставить под вопрос Федину компетентность, разве сам Ян не видел Асино лицо, белизной не уступающее пластырю на ладошке? Такой убедительности ни один Станиславский не обучит.
– Вы же неглупый человек, господин Вежбицкий. И образование у вас естественнонаучное. В мистику и чудеса верить не должны бы, – принялась увещевать рыжая. – Мы, разумеется, проведём следственный эксперимент, выясним, как среагирует запертая в гараже собака на попытку постороннего проникнуть в дом с противоположной стороны участка. Но вы сами понимаете: вероятность того, что убил кто-то пришлый, ничтожна.
Она ещё продолжала говорить – про собаку, про следы, про то, что убийца должен был подгадать момент, когда жертва останется одна, про то, что Лулу, увидев в дверях нежданного гостя, встала бы, во всяком случае, не осталась бы сидеть, когда он зашёл ей за спину… Но Ян не слышал. Его утащило в транс.
Вот они вносят Асю в комнату и укладывают на оттоманку. Её рука свешивается, неудобно опираясь на узкий бортик. Ян осторожно берёт тонкое запястье, приподнимает руку, сгибает и пристраивает за головой лежащей без чувств девушки. Открытая ладонь, пересечённая полосой пластыря, оказывается в нескольких сантиметрах от лица – белого, как пластырь. Но прямоугольник, который Ян пару часов назад видел на этой ладошке, был каким угодно, только не белым. Заляпанным, буровато-сероватым, с тёмной каймой – какая белизна, если хозяйка всё утро провозилась на кухне: мыла, чистила, резала, раскладывала, убирала?