– Они не настоящие! – брякнул актер.
– Да пошел ты в задницу! – Бокки размахнулся и двинул его в переносицу.
– Ай, дьявол! Нос! – Салетти согнулся пополам, и по его подбородку побежала струйка крови.
– Реплики! Реплики! – рычал Морин, бросаясь к актерам.
Звукооператор схватил его за руку:
– Реплики пойдут при озвучивании. Сейчас наплевать на реплики!
– Скорее, доктор Престон! Мы теряем доктора Кри, – произнесла свою реплику актриса, играющая операционную сестру.
Мбума посмотрел вокруг и, повинуясь мудрому африканскому инстинкту, повернулся и бросился прочь из операционной.
Бокки между тем пытался сделать непрямой массаж сердца, но сердце Сомаини было далеко, оно угасало, как звезда на небе.
Обливаясь кровью, но оставаясь в роли, Салетти подал свою реплику:
– Доктор, надо ее интубировать![23]
– Да каким хреном ты будешь ее интубировать, идиот? Она умирает!
Невозмутимая Антонелла Иоцци следила за текстом по сценарию:
– Микеле, но этой реплики нет!
– Наплевать! Снимай! Снимай! Вот это блеск!
Бокки стянул маску и растерянно сказал:
– Она мертва!
Потом, заметив, что Мбума сделал ноги, повернулся спиной к съемочной площадке и последовал его примеру.
Четыре дня спустяСолнце над Пьяцца дель Пополо стояло уже высоко и изрядно палило запрудившую площадь толпу. Граждане Рима пришли проститься с великой актрисой телесериалов. С раннего утра они уже были здесь, чтобы отдать ей последний долг. Площадь наводнили патрули и журналисты, полиция организовала кордон, чтобы в церковь могли беспрепятственно пройти представители власти. Над историческим центром города, как мухи над мертвечиной, жужжали вертолеты. Это были меры на случай терактов при большом скоплении народа. Движение перекрыли. Мэр приказал приспустить флаги на всех общественных зданиях.
Битком набитая церковь ожидала гроб с покойницей. К завешенному черной завесой алтарю были прислонены штук сто венков из живых цветов. Оркестр Академии Санта-Чечилия в полном составе настраивал инструменты. Маэстро Ренцо ди Ренцо молился, склонив голову. Десять служек с кадилами нагнали в нефы тошнотворного дыму. На передних скамьях расселись все родственники Сомаини, прибывшие в специальном вагоне из Субиако, где семейство обитало уже не одну сотню лет.
– А кто женится? – Бабушка Италия, страдавшая глубоким склерозом, ни шиша не понимала.
Джованна Сомаини, старшая сестра Симоны, в который раз объясняла бабушке, что это умерла ее внучка. У Джулианы Сомаини слез уже не было, и она все не могла понять, почему умерла ее дочь, смысл всей ее жизни. Она обессиленно склонила голову на плечо Елены Палеолог-Росси-Строцци в траурном платье от «Шанель». Дальше сидели кузены, племянники, невестки – в общем, половина Субиако. В этой объятой скорбью толпе выделялся человек, пристально глядящий на то место, куда должны были поставить гроб. Для Паоло Бокки это была последняя возможность получить то, что ему принадлежало.
На этот раз его план отличался простотой, от которой становилось не по себе. После церемонии он намеревался как-нибудь завладеть катафалком и угнать его в сосновую рощу Инфернетто, что возле Остии, где его уже будет ждать Мбума с клещами для вскрытия катафалка. А там уже до Фьюмичино и до острова Святого Маврикия рукой подать.
Маэстро поднял руки, и оркестр заиграл душераздирающее адажио Барбера.
– Везут, – выдохнула толпа.
Все повернулись ко входу. Снаружи припарковался длинный похоронный «мерседес». Дверца открылась. От машины к алтарю церемониальным шагом пошел человек. Паоло Бокки ничего не понимал.
Как мог один человек взгромоздить себе на плечи гроб?
Но гроба не было. В руке человек нес урну…
Эта шлюха велела себя кремировать!
Паоло Бокки стоически перенес два года тюрьмы. У него на глазах из-за кретина комика рухнул гениальный план. Он уже почти держал в руках то, что принадлежало ему по праву. Он поборол тяжкую депрессию. Но при виде того, как рушится смысл его жизни, неистовый, животный гнев, сдерживаемый так долго, взорвался в нем, как атомная бомба. Он вскочил на скамью и заорал мучительно:
– Мое сокровище! Отдайте мне мое сокровище!
Толпа уставилась на него.
Обезумевший фанат, потерявший голову от горя.
– Успокойтесь, – тронул его за плечо кто-то из родственников Сомаини.
– Фиг я успокоюсь! – И он бросился бежать по центральному нефу.
Взвившись в мощном фосбюри-флопе,[24] он перелетел через две скамьи и приземлился как раз на бабушку Италию. Та, сделав пару лихих кульбитов, плюхнулась на четвереньки.