Аврум подумал несколько минут и решился:
— Есть у меня предложение. Только сразу не отказывайся, подумай. Если надо — я подожду.
— Что за предложение? Интересно!
— Пусть твои дети переедут сюда, а ты давай ко мне. У меня своя квартира в северном районе города, маленькая, но нам с тобой хватит.
— Аврум, — удивилась Фаня. — Ты чего? Как это я к тебе перееду?
— Да очень просто. Соберешь вещи, а я их отвезу.
— Я не об этом.
— Так и я не об этом. Ты, Дита, честное слово, слепая. Ты никогда не видела, что ли…
Он осекся, но Фаня поняла. Видела, конечно. Знала, чувствовала, но всегда относилась к нему, как к младшему брату. Хороший боевой товарищ. Молодой. Смелый. Не более. А то, что она ему нравится и даже больше этого — так это мальчишество, пройдет. Мальчики часто влюбляются в женщин постарше, а потом все равно находят себе девочек.
— Аврум, тебе сколько лет?
— Я с 1908 года, а что?
Нет, ничего. То есть, когда ты попал ко мне в кибуц… Тебе только-только исполнилось девятнадцать. А мне уже было 27, и я жила с Натаном. Фаня снова всмотрелась в лицо полковника. Значит, теперь ему 45. А мне — уже 53. Пятьдесят три… Странная цифра, она никогда не воспринимала ее как возраст, внутри она была все та же двадцатисемилетняя девица, прошедшая огонь и воду, навоевавшаяся и настрадавшаяся, но готовая снова воевать и страдать. Разве что теперь глаза стали хуже видеть, да ноги отекают. Интересно, неужели она до сих пор может кому-то казаться привлекательной? Но вот же он! Он же не квартиранткой предлагает ей быть, понятное дело. А разница в возрасте… 27 и 19 — это разрыв поколений, а 45 и 53 — как бы ровесники. Хотя нет, какие ровесники. Она старше, а женщины стареют быстрее и страшнее. Все вокруг будут думать, что она не жена, а мать этого красивого полковника. Не дай бог, конечно, такого позора.
— И как ты себе представляешь наше с тобой совместное проживание?
— Очень просто, — видно было, что Аврум предложил это не просто так, готовился, значит, продумал заранее. И, похоже, совсем не случайно остановился сегодня возле нее на остановке автобуса. — Я буду делать все, что положено мужчине… Воевать, — заторопился он, опасаясь, что Фаня его не так поймет. — Работать по дому, заботиться о тебе, приносить деньги.
— А я, значит, буду делать все, что положено женщине: стирать белье, готовить еду и мыть полы? И еще немножко работать в банке? Знаешь, полы я уже мыла когда-то.
— Ты неправильно поняла. Я сделаю все, чтобы ты жила спокойно и по возможности счастливо. Но главное — спокойно. Спать со мной необязательно, если ты об этом.
Надо же, решился все-таки.
— Захочешь — я буду рад. Не захочешь — ну так я дольше терпел и еще потерплю. В квартире три комнаты. Места нам хватит. Как скажешь.
Фаня, не будь дурой, сказала она себе. Судьба дает тебе шанс. Да, та самая судьба и тот самый шанс. Неожиданно, конечно. Но и одной, прямо скажем, не сладко. Что значит «не сладко»? Паршиво! Тоскливо. А Аврум — старый товарищ, проверенный. И раз уж он столько лет ее любит, почему снова, как в юности, не ринуться в омут головой? Спать с ним? Ну так спать. Что она теряет-то?
— Ну что, — сказала она после приличной моменту паузы. — Давай собирать вещи.
— И вы вот так вот сразу согласились и поехали к нему? — ахнула я. — Ничего себе.
— А то ты не поняла еще, какая я авантюристка, — усмехнулась старушка. — Плесни-ка еще вот этого в чаек.
— Вам хватит, Фаня. А то случись какая история — и я не дослушаю ваши рассказы. А мне интересно!
— Собственно, и рассказов больше никаких нет. Это все.
— Как это все?
— Так все. Знаешь, для нас, женщин, самое мудрое — позволять себя любить. И я Авруму это позволила. Он был счастлив, а я прожила с ним двадцать семь самых спокойных лет в моей жизни. Хотя, где там «спокойных». «Спокойных» совсем не в том смысле, с этими военными покоя не жди. Вечный страх за него, когда места себе не находишь, пока его нет дома. А потом добавляется страх за внуков, которые в армии. А потом страх за них, когда они вырастают и думают, что стали самостоятельными, но продолжают делать очевидные глупости. Вообще, страх за близких — это главное чувство старого человека. Всю жизнь боишься и беспокоишься за других. Зато они при этом про тебя не думают вовсе и продолжают делать эти очевидные тебе глупости, мало того, считают их самым важным и необходимым в своей судьбе. А потом начинают волноваться уже за своих детей и внуков. И ничего с этим не поделать. Вековой порядок.
— Томер тоже делал глупости?