И как теперь быть? Помириться с Лехой, которого я выбросила как ненужную вещь? А вот смогла бы я жить с ним, если бы позвал? Самое интересное, что смогла бы. Так что я Фанин скоропалительный уход к Авруму понимаю. Просто мужчины трусы и боятся в нужный момент сказать: бросай все и иди ко мне. Они, собственно, и понять, что наступил этот «нужный момент», не могут. Аврум смог. За что ему честь и хвала.
А теперь, положа руку на сердце, Томер — твой мужчина? Нет, не мой. И Игорь не мой. Нету у меня моего. Вот такая печаль. И когда бабушкин внук в следующий раз предложит с ним встретиться, я откажусь. Вот сейчас прислушалась к себе и поняла: откажусь. С этим надо кончать. Пусть идет к своей вечно ждущей Гиле. Молодец бабушка Фаня, ловко подвела меня к верному решению.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПЛОЩАДЬ ЦАРЕЙ ИЗРАИЛЕВЫХ. ТЕЛЬ-АВИВ, 1995
Пока я тут разбиралась со своими любовными переживаниями, страна окончательно с ума посходила, и одновременно Фане становилось все хуже. Мне даже казалось, что хуже ей становится не от старости, а от всеобщего безумия вокруг. Бесконечные митинги, демонстрации то сторонников правительства, то поддерживающих оппозицию. Одни кричат, что наконец-то на Ближнем Востоке установится мир, когда один народ перестанет угнетать другой, другие уверяют, что страна катится в пропасть, что премьер Ицхак Рабин предает страну, вооружая террористов и отдавая им территории, и что теперь мы на грани катастрофы. Кому верить? Да Бог его знает. Я расспрашивала Фаню, которая хоть и сдала сильно, но мыслила по-прежнему четко и разумно. И знает про Израиль и его историю побольше моего. Она ведь эту историю и творила.
— Фаня, что происходит? Что будет: мир или война? И почему, если Рабин хочет мира с арабами — это плохо?
— Будет ли мир, Танюша, это никому не известно.
— Ну и что делать? Сами-то они понимают, что творят?
— Знаешь, Аврум неплохо знал Рабина, работал с ним в генеральном штабе. Он уверял, что большинство генералитета было твердо уверено в неизбежности мирного договора с арабами. Генералы были убеждены: достаточно уйти из Иудеи, Самарии и Газы — тут же наступит мир и покой, и лев возляжет с агнцем, о чем мечтал пророк Исайя больше двух с половиной тысяч лет назад. Как видишь, с тех пор мало что изменилось.
— А это разве не так? Разве мир с арабами невозможен?
— Во всяком случае, не такой. Аврум был реалистом, а в генштабе задавали тон идеалисты.
— Послушайте, Фаня, вот как женщина скажите: ведь у арабов свои семьи, неужели они не хотят спокойно работать и растить детей?
— Видишь ли, дорогая, ты часть того мира, где господствует иллюзия, что все люди одинаковы, все хотят спокойно трудиться и растить детей. Поверить в то, что кто-то готов умереть только ради того, чтобы тебя убить — трудно, но необходимо, потому что если в это не верить, то и ты сдохнешь, и твои близкие. Все остальное — заблуждение.
Фаня устала, было видно, что в отличие от воспоминаний, этот разговор ее утомляет, неприятен, что она сама мучается от невозможности осмыслить происходящее. Но только так можно было хоть что-то понять. Поэтому я безжалостно продолжила, хоть бабуля и напряглась.
— Так вы считаете, что из этого договора ничего не выйдет? Зачем же тогда Рабин с Арафатом руки пожимали в Вашингтоне?
— И это тоже было шоком. Скажи мне кто-нибудь году в 48-м, что такое случится — пристрелила бы на месте за провокацию. Но жизнь — это большой сюрприз. Доживешь до моих лет — поймешь.
Все, хватит. Положила Фаню отдыхать, она теперь все чаще днем дремала. Да и вообще стала спать очень много и долго, я иногда даже пугалась, подходила на цыпочках проверить — дышит или нет. Дышит, слава богу.
Сколько я ни клялась, что мучительные отношения с Томером закончены, а опять засобиралась к нему на свидание. Кто бы сомневался, да? Мы часто даем себе твердые обещания, которые легко нарушаем. Вот я и стою, перебираю гардероб. Денег за это время я скопила прилично, даже кое-что на себя потратила. Лифчики-трусики, кофточки-брючки. Как без этого, у меня же «отношения»! Могла бы уже и ехать к своей доченьке, та, поди, все глазки просмотрела, где же ее любимая мамочка, когда наконец свалится ей на голову. Понимала я это, и всячески оттягивала отъезд. Фаню я на кого оставлю? Кто за ней будет ухаживать? Так что, здравствуй, Томер, это я.