Фаня, теребя бахрому скатерти, думала, какие же это сильные женщины! Какие споры они ведут в этот жаркий вечер начала июля, когда темнеет только часам к 11-ти! На металлическом подносе горячий самовар, на нем подогревается заварочный чайник с цветочками. Фаня пьет уже второй стакан чая — настоящ его, не морковного, не из ботвы какой! У внука чаеторговца Высоцкого, друга и партийного товарища наших каторжанок, еще оставались от дедушки запасы листового чая, которым он щедро делился с соратниками по партии. Такой вкусный! И плевать, что потом придется всю ночь бегать в клозет, оно того стоит.
На тонком фарфоровом блюдечке с поблекшим золотым ободком лежат вкуснейшие сухарики черного хлеба с грубой солью — объедение! Есть даже два куска колотого сахара — дары бойцов отряда. Пир! Фаня под шумок спора, в который уже не вникала, налила себе третий стакан, невозможно же удержаться. Хочется наслаждаться и думать о веселом, о приключениях, о любви… Нет-нет, никакой любви! Наигралась от души, теперь она опытная, ее на мякине не проведешь. А что пала, не смогла сохранить невинность для будущего мужа… Ну так и буду падшая женщина, подумаешь, думала Фаня, вгрызаясь в очередной сухарик — второй? третий? А бог его знает, все равно. Где он этот муж, да и вправду сказать, на что он сдался? Каторжанки правы, какая незрелость мечтать о замужестве! Кормить, обстирывать, ухаживать, прислуживать какому-то мужчине? Очень надо! Ей и так неплохо, в стране революция, женщина вольна выбирать себе кого угодно и когда угодно. Но разве об этих глупостях нужно сейчас думать, в дни мирового пожара? Ее неутомимые подруги — они ведь подруги? — говорят о таких вещах, что прямо стыдно за себя становится: какая же она маленькая наивная дурочка.
— Маруся передумала, потому что она из тех немногих, кто умеет думать! — Дора взяла чашку с чаем, не заметив, что Фаня ее снова наполнила, отхлебнула, поморщилась: горячий. — Так что хоть и последней, но вышла из этого большевистского правительства. Но как она раньше-то могла оправдывать эту секту заговорщиков?
— Фейга, — когда каторжанки волновались, то отбрасывал и партийные клички. — Во-первых, как мы знаем, лучше поздно, чем никогда. Во-вторых, и среди большевиков есть умные люди, которые выступили против Бреста.
— Аня, ты серьезно? Кто они, эти смельчаки, что робко посмели возразить? Дзержинский? Этот несгибаемый при голосовании по вопросу о Бресте воздержался. Не смог выступить против начальства. Бухарин? Урицкий? Да их по пальцам можно перечислить, всех Ульянов подмял под себя, всех подчинил своей воле.
— Ты так говоришь, как будто все дело в одном Ленине.
— Нет, Аня! — теперь уже горячилась Дора. — Не в одном. Но если не будет этого одного с его паранойей власти и нетерпимостью к иному мнению, то вся эта большевистская братия разбежится в разные стороны. Не будет узды — конь вырвется на свободу.
— И вот мы опять неминуемо возвращаемся к старому спору об индивидуальном терроре. Пример Каляева тебя ничему не научил? Ну взорвал он царского дядюшку — и? Что-то изменилось? Ни-че-го. Индивидуальный террор ничего не решает.
— Решает! — горячилась Дора. — Не будет Ленина — кто займет его место, у кого такая же паранойя власти? Зиновьев? Не смеши меня. Троцкий? Кто-то потерпит евреев на русском троне?
— Да перестань!
— Никогда! — твердо сказала Дора. — Никогда владеть Россией не будет инородец. Это я тебе как инородка говорю.
Кто из них прав? — думала Фаня. Бог рассудит. Убийство противно человеческой натуре, но если это необходимо во имя народного счастья? Трудно, ох, как трудно раз обраться! Все рушит революция — и старый мир, и старые представления о добре и зле, к этому надо привыкнуть и с этим надо учиться жить. Какое странное и интересное время!
Через несколько дней Митя Попов выгнал ее с работы. Не то, чтобы выгнал, а, увидев за пищмашинкой, подошел и сказал:
— Иди домой.
— Почему? — удивилась Фаня.
— Домой иди. На сегодня работа окончена. И завтра не приходи.
— Почему?
— Тут жарко будет, — загадочно ответил Попов.
— Что это значит?
Митя махнул рукой, как бы показал: давай уже, двигай, мол — и убежал вглубь особняка. Вообще, обратила внимание девушка, все вокруг бегали больше обычного и шутили меньше обычного.
«Никуда я не пойду!» — решила Фаня. Наверняка сейчас что-то произойдет, а она этого не увидит? Вдруг будет что-то страшное, иначе зачем бы командир ее выгонял? Боялся за нее. И Фаня сама немножко испугалась. Совсем немножко. А еще было приятно, что Митя о ней беспокоился.