– Какого еще ребенка? – просипел я.
Сара сделала выпад и, пользуясь моментом, восстановила утраченное равновесие; я же потерял равновесие окончательно. Но «Золотой мяч» перешел ко мне, и я послал его обратно, не потому, что выиграл, а потому, что ничего на этом не заработал.
Голос Сары добил меня:
– Знаешь, такие маленькие существа, которые пищат, пачкают пеленки, а потом рано или поздно произносят «мама» или «папа». Вот такого и жду.
Мой язык вполне можно было бы подать вместо котлеты по-милански, и никто не отослал бы его обратно шеф-повару.
– Да кто тебе сказал, что ты ждешь ребенка?
Сара подняла глаза и поглядела на меня, как смотрят на человека, которого похитили, а потом вернули назад, на Землю, пришельцы.
– Синьор, именуемый гинекологом, а еще раньше синьор, именуемый предиктором. Тебе достаточно мнения этих двух светил?
Я опустил глаза и посмотрел на пол, чтобы увидеть, куда упал тот обух, которым мне дали по голове. Воцарилось молчание. Моя племянница обладала даром превращать пару благопристойных хлопчатых брюк в непотребные полотняные подштанники.
Она взглянула на меня, и, хотя к ней и вернулась прежняя бойкость речи, в глазах застыли растерянность и испуг. В конце концов, она была всего лишь восемнадцатилетней девчонкой.
– Что будем делать?
Я поднялся из-за стола и расправил брюки.
– Пойдем спать. Я весь как выжатый лимон, и голова не желает работать в таком состоянии. Утро вечера мудренее.
Мы поднялись к себе и остановились перед дверью ее номера. Вид у нее был такой потерянный, что я обнял ее. Она уткнулась головой мне в плечо, и я растаял от нежности:
– Да ладно, все образуется, вот увидишь.
– Спасибо, дядя.
Я оторвал ее от себя и заглянул ей в лицо. Теперь была моя очередь покинуть Оксфорд.
– Спасибо, дядя, чертов хвост! Это будет стоить тебе твоего процента. Немного, но зато надежно!
Наконец-то она улыбнулась и в ее потерянных глазах затеплилось облегчение.
– Что касается меня, то мне на это абсолютно наплевать. Спокойной ночи.
Она закрыла за собой дверь, и я остался один в коридоре. Войдя к себе, я слышал, как она возилась и шуршала, готовясь ко сну. Сквозь тонкую стенку раздался ее голос, и я понял, что она звонит своим, чтобы сказать, что мы доехали прекрасно, что все «о'кей» и так далее. Интересно, что сказали бы заботливые папа с мамой, если бы узнали, что скоро станут заботливыми бабушкой и дедушкой? Я разделся и тоже улегся в постель. Как ни странно, лягушачий хор затих. Наверное, их гонорар не предусматривал выступления на бис. Я погасил свет и лежал в темноте, слушая шум кондиционера, как слушал совсем недавно рев самолетных двигателей. То, что сказала мне Сара, звучало в моей голове, отскакивая от стенок, как пинг-понговый шарик.
Теперь, когда я лучше узнал свою племянницу, самое время было задать себе один вопрос.
Что же было пулей: ее рассуждения о противозачаточных пилюлях или о ребенке?
– Ну?
Сидя за рулем прокатного «пежо», я удрученно взглянул на племянницу, изнывавшую на пассажирском месте. Жара была адская, несмотря на работающий кондиционер, и мы чувствовали себя потными и грязными. И разочарованными. И вообще…
– Ничего. Здесь его тоже никто не видел. Я показывал его фотографию даже гекконам.
Мы стояли на парковке гольф-клуба «Кокос», некоей мегаструктуры из разряда «пощечина нищете», с полем на восемнадцать лунок и помещением клуба, которым распоряжался не иначе как сам Жан-Люк Пикар.[39] Наша запыленная машинка должна была казаться каретой Золушки в пять минут первого.
Представьте себе, как выглядели мы сами.
Мы излазили весь остров, только что пауков из нор не выковыривали. Если уж быть точным, то нор мы не видели. На следующее утро после приезда мы поехали на тот самый рынок, где было сделано фото, и с него началось наше путешествие, способное заставить Марко Поло побледнеть от зависти. В агентстве, через которое Вальтер арендовал коттедж, мы ничего не добились: аренда была оплачена вперед. Сара не знала, где Вальтер брал напрокат мотоцикл, да и бесполезно было разыскивать конкретную прокатную контору в месте, где на каждом углу висели объявления о прокате мотоциклов.
Мы посетили все места, где Сара и Вальтер бывали вдвоем, а потом и все остальные, то есть гостиницы, туристические агентства, бюро по найму квартир, порты, аэропорты, магазины, ночные клубы, бары, рестораны и аптеки. Мы опросили всех белых и черных, мужчин и женщин, гомосексуалистов и проституток, инструкторов подводного плавания при полном погружении, собак, котов, лошадей и даже несколько статуй. Для большей уверенности я возил с собой, кроме фото Вальтера в бородатой версии, несколько старых фотографий, где он еще без бороды.
Ничего, ничего и еще раз ничего. Никто его не знал, никто не видел. Ответ был всегда одинаков: отрицательное покачивание головой и «Нет, месье, никогда не видел» – слова, которые въелись в мою кожу, как татуировка. Я допросил даже двух бездельников по-креольски, но они поняли только общий смысл вопроса, а в детали вникнуть не смогли, поэтому толку с них было ноль.
Наше разочарование росло, да и, если вдуматься, чего было ожидать в такой ситуации? Эйфория первой добычи сбила меня с толку, и я не подумал, насколько трудно найти кого-либо в городе туристов, где ежедневная концентрация новых лиц повергает в ужас. Я просчитался, решив, что беглец поселился на острове или, по крайней мере, провел там достаточно времени, чтобы оставить ощутимые следы.
Может быть, он был здесь только проездом, может быть, он вел кочевую жизнь, колеся по всему свету, может быть…
Короче говоря, такой же бездельник, только итальянец.
Мы с Сарой переглянулись. Яркое солнце, сиявшее за окнами автомобиля, только подчеркивало тень разочарования на наших лицах. Мне показалось, что Сара устала.
– Как ты?
Очевидно, в моем голосе прозвучали тревожные нотки, и она сразу взвилась:
– Ты, случайно, не впал в мужское беспокойство по поводу беременной женщины? Я себя чувствую прекрасно, да и как еще я могу себя чувствовать? Просто у меня чуть-чуть плывет в глазах и очень жарко…
С позиции человека опытного я объяснил Саре, что в глазах может плыть от работающего вентилятора, хотя это и случается довольно редко. Мне казалось, что пока не время уменьшать поток воздуха, но в любом случае слабым звеном была она. На этом я бы, конечно, слегка отыгрался и вернул свой грошовый престиж, но в свете происшедших событий под ударом оказалась именно ее жизнь.
Получалось, что в известной мере мы влипли. И пока я заводил машину, я задал вопрос, уже несколько дней вертевшийся на языке:
– Слушай, а ты окончательно решила рожать?
Сара неотрывно глядела на улицу перед нами, пока я выруливал по маленькому городишку Капестер-Бельо, который был меньше таблички с собственным названием, и выезжал сквозь бесконечные пальмы, пыль и тропические заросли на дорогу к Трем Ривьерам.
– Не знаю. Я не перестаю об этом думать и все никак не могу решить. Я вроде не дура и человек, в общем, достаточно практичный, но на этот раз не знаю, что делать…
Говоря, она теребила руки, и я впервые увидел ее такой, какой она и была на самом деле: растерянной и напуганной девчонкой. Весь этот груз лежал на ее плечах, и только она одна могла нажать кнопку, которая изменит ее жизнь. Единственное, что я мог сделать, – это уверить ее в том, что она всегда сможет рассчитывать на мою поддержку.
Она посмотрела на меня, словно впервые увидев:
– Риккардо, ты уникум. Ты намного лучше, чем хочешь казаться и чем сам себе представляешь. Когда мы уезжали, ты ехал разыскивать человека, который был нужен тебе для твоей работы. А теперь, после того как я тебе все рассказала, я знаю, что ты разыскиваешь его уже для меня, и я тебе за это очень благодарна.
Этот сеанс психоанализа начинал принимать скверный оборот. Я вовсе не желал, чтобы моя племянница превратила меня в тунца с рекламы, которого можно пройти с головы к хвосту, грызя сухарик. И я сделал неожиданный поворот, чтобы выйти из шока:
39