Подъезд не изменился, и на табличке над звонком по-прежнему красовался кенгуру в черных очках, окруженный надписью «Агентство Шампань».
Я позвонил и поднялся на второй этаж. Две сотни квадратных метров творческого беспорядка, на стенах афиши и фотографии, молоденькие секретарши, перезвон телефонов. Все осталось таким, как в последний раз. Все, кроме лиц. Теперь я никого здесь не знал.
Хорошенькая смуглая секретарша лет двадцати, с колечком в носу, спросила, что мне угодно, и на мою просьбу встретиться с владельцем агентства высокомерно заявила:
– Без записи это трудно. Если вы оставите мне свои координаты, я постараюсь…
– Сэмми! – заорали у меня за спиной, и я оказался в крепких объятиях.
– Привет, Роза, – сказал я.
Розе под сорок, она пухленькая, как шарик, и едва достает мне до груди, притом что я вовсе не великан.
– Ну-ка, парень, покажись!
– Ты здорово выглядишь.
Она тряхнула головой:
– Не ври, годы летят, а в моем возрасте каждый год считай за два. Ты хочешь вернуться?
– Нет, мне просто надо поговорить с шефом.
Ее лицо помрачнело.
– Ты слышал о Луке?
– Да.
– Я знаю, вы с тех пор не виделись, но…
– Поверь, мне вправду все это очень горько.
Я указал на девушку с колечком в носу:
– Поможешь миновать заслон?
– Конечно, о чем речь…
Мы беспрепятственно вошли в кабинет. Марчелло встретил меня, стоя за письменным столом, на котором сидел все тот же кенгуру, только из пластика. Он мало изменился и казался прежним Марчелло, тем самым, что сказал мне когда-то: «Ты должен подыскать себе другого агента».
Миг замешательства, потом объятия. Усевшись друг напротив друга, мы уже совсем походили на Сэмми и Марчелло лучших времен. Он предложил мне бокал шампанского и, когда я объяснил, что совсем бросил пить, расплылся в широкой улыбке. У него были длинные светлые волосы, и выглядел он гораздо моложе своих пятидесяти. Одевался он элегантно и официально, может, для того, чтобы подчеркнуть свой статус среди клиентов, как правило одетых неряшливо.
– Ты знаешь про Луку?
– Да, я затем сюда и пришел.
И я объяснил ему задание, данное адвокатом. Настоящий детектив, наверное, соврал бы что-нибудь, но мне это казалось пустой тратой времени. И потом, мне была нужна поддержка.
Услышав, что я получил роль частного детектива, он с недоверием хмыкнул, но отключил непрерывно звонивший мобильник, и наш разговор продолжился.
– Не знаю, что тебе сказать такого, чего ты не знал бы.
– Ты все еще был его агентом?
– В какой-то степени да. За год я не заключил ни одного контракта. Думаю, бессмысленно объяснять тебе почему.
– Все было так плохо?
– Хуже, чем ты думаешь. – Марчелло вертел в руках ручку. Перед ним лежала стопка рукописей и контрактов. – Знаешь, трудно ковать славу ненадежному человеку… – Он смущенно замолчал. – Лука не мог находиться на сцене дольше десяти минут. RAI разорвал с ним контракт, после того как он трижды не явился на репетицию. – И он начал рассказывать о спектаклях, все более и более редких, о приступах ярости, пугавших администрацию. – Для последних работ он даже не прибегал к помощи агентства. Перебивался на разовых.
– Ты знаешь где и как?
– Подожди-ка…
Марчелло подозвал рыженькую девушку в круглых очках, которая занималась прямым эфиром, и представил меня. Она составила короткий список мест, где Лука выступал в последнее время. Я не мог поверить.
У комиков существуют три уровня. Первый уровень (А) – это высший класс: национальное телевидение, театры, кино, солидные контракты. Потом идет уровень В: редкие появления на видео и в престижных кабаре. Уровень С составляют кабачки от силы на пятьдесят человек, раскиданные по глубокой провинции. Перед смертью Лука съехал на уровень D. Ему оставалась только улица. Меня поразило, насколько похожими оказались наши с Лукой судьбы, с той только разницей, что я не сумел подняться так высоко, зато пал гораздо быстрее.
– Но ведь работал же он с кем-то в последнее время? – спросил я у Марчелло и рыженькой.
Марчелло покачал головой:
– Учти, что я его даже не видел. Если бы у него не было авторских прав на старые видеозаписи, мы бы и не перезванивались.
Рыженькая подняла палец:
– Мне говорили, что у него были какие-то дела с Гринго.
– С Гринго? Он еще жив?
– Более или менее, – ответила девушка. – Я узнала об этом случайно, что-то около месяца назад. Но если ты хочешь поговорить с Гринго, я не знаю, где его искать.
– Ладно, и на том спасибо.
Девушка вернулась к своим бумагам.
– Как-нибудь на днях поужинаем вместе? – спросил Марчелло, прощаясь.
– Приглашаешь, заранее зная, что не смогу отказаться?
– Как знать, за столом во время еды приходят интересные идеи.
– Почему бы и нет?
Он обещал позвонить, как мне показалось, почти искренне.
9
Было семь часов вечера. Я заскочил в «Крокодил», где меня уже считали пропавшим без вести. Мауро обнаружил векселя, оставленные мной для оплаты, и теперь приводил их в порядок. Я подумал, что хозяин нужен в баре только для внешних сношений. Я велел принести себе бутерброд с колбасой, выслушал доклад кассирши и жалобы новой официантки (смены очень трудные, и она отказывается мыть туалеты), попрощался со всей компанией и ушел.
Дождь кончился. Движение в Милане вполне приемлемо, когда знаешь, как проехать. Я внимательно изучил список мест, где Лука выступал в последнее время, и решил начать с самого близкого. Я поговорил с владельцем, выпил кока-колы и уехал. Желудок урчал мне, что я много пил и мало ел, и было жаль потерянного времени. Мне ничего не удалось получить, кроме пустой болтовни и описаний провальных спектаклей. Лука действительно брался за любую работу, не гнушаясь ничем, даже играл Верного Друга в спектакле о животных в театре «Ува ди Лоди». Администратор дал мне программку, которая гласила: «Виляние хвоста с пением, танцами и размышлениями В ЗАЩИТУ ЖИВОТНЫХ. При участии хора Голубых Ангелов».
По словам администратора, Луку вынуждены были будить между выходами на сцену и он вел себя с публикой грубо. Мне всучили также благотворительную кассету Ангелов.
В два часа ночи я заехал за Лизой. Она как раз заканчивала уборку стойки бара. Бруто стоял уже на пороге и собирался уходить:
– Слушай, а почему ты не устраиваешь засаду на своих официанток?
– А я не нанимаю таких хорошеньких.
Он на миг сделался серьезен:
– Все в порядке? Ты сегодня не сходишь со страниц газет, в основном твои старые фото.
– Сделать новые я им не даю. Я бегаю быстрее папарацци. Все в порядке. Спасибо, что интересуешься.
Он кивнул в сторону Лизы, которая уже надевала пальто:
– Веди себя хорошо, бери пример с меня, Ганимед.
Но я его не слушал. Я взял под руку Лизу, и мы превратились в чудную пару в ночных огнях Милана.
Мы пешком дошли до ее дома, благо жила она близко. Вошли на цыпочках, потому что ее сын уже спал. И дальше все делали тихо, чтобы его не разбудить. Обычно в первый раз я справляюсь не бог весть как. Я вырос в слишком благовоспитанной семье, чтобы изображать из себя плейбоя и менять женщин каждый вечер. Я разгоняюсь долго, как дизель, и поначалу всегда спрашиваю себя, не слишком ли я груб, или, наоборот, слишком деликатен, или слишком отвлеченно-техничен, не эгоист ли я и не пошлет ли она меня в следующий раз подальше. Но, видно, разум мой слишком утомился за день, и с Лизой я просто плыл по течению. Надо сказать, результат был неплохой, судя по тому, как она приникла к моей вспотевшей волосатой груди и затихла, пока я гладил ее по голове. Наверное, она была довольна, потому что какое-то время молчала и не рассказывала о своем гениальном сыне, а когда опять начала, часы показывали уже шесть утра, и мне пора было идти. Я уходил, и со мной оставался ее запах, и, пока я снова не погрузился в исследования кабачков с их нищетой и мерзостью, я буквально летал над землей.