– Выпил? Это лексотан, – сказала Лиза. – Он действует мгновенно. Альберто, иди в свою комнату.
– Ну, мама…
– В свою комнату, и не рассуждать!
Вне моего поля зрения Альберто поднялся и побрел в свою комнату.
– Ну, мама, ты же обещала…
– Марш к себе!
Голос Лизы теперь был похож на рычание. Я попытался схватиться за скатерть, чтобы подняться на ноги, но кончилось тем, что я сгреб со стола и тарелки, и вилки. Они падали, как в замедленной съемке. Звон разбитого стекла смешался с шумом аплодисментов.
Я пришел в себя:
– 3-з-зачем?
– Ты знаешь зачем. – Лицо Лизы было в миллиметре от моего, и она пристально меня разглядывала. – Как ты догадался?
– Репризы… – Ноги отказали совсем. – Это были репризы… Луки. Из нового… спектакля.
– А ты-то откуда узнал, что есть новый спектакль?
– В доме Луки… в ком… в компьютере были файлы… Я про… чел. Это ты его… Не Катерина… Ты… Гринго…
– Я совершила ошибку. Что за дура! До меня дошло в клубе. Ты так смотрел на него… – Она поднялась. – Мне очень жаль, нам было хорошо вместе. Ты мог бы стать превосходным менеджером для моего сына. Он так нуждался в отце. А ты все испортил.
Я услышал, как она роется в кухонном шкафчике, попытался встать на ноги, но вместо этого упал на пол и пополз. Невидимый зрительный зал шумел, мне казалось, что я вижу нацеленный на меня глазок телекамеры. Попытался нащупать поварской колпак, но его на голове не оказалось.
– Пожалуйста, Сэмми, не усложняй мне задачу.
Лиза тенью нависла надо мной, держа что-то в руке. Я дернулся. Сильная боль пронизала плечо.
– Не двигайся! Не двигайся! – слышал я визг Лизы.
Она наступила ногой мне на спину, чтобы я не дергался, но боль снова привела меня в чувство. Я перекатился по полу, и Лиза упала. Я на четвереньках пополз к выходу, нащупал ручку и открыл дверь.
Меня настиг еще один удар, в спину. Но я уже высунул голову из квартиры, схватился за косяк и перевалил тело к лестнице. Я не почувствовал ступенек, когда скатился по ним на нижнюю площадку. В дверях орала Лиза. Кое-кто из соседей начал выглядывать из квартир. Я снова пополз и прокатился кубарем еще один лестничный марш. По всему телу разлилась боль, но она была какой-то далекой, чужой. Я выполз на тротуар, и тут меня подхватили чьи-то руки. Последней мыслью была надежда, что это не руки Лизы. И я уснул. А может, умер.
13
Я не умер, однако сломал себе три ребра и плечо. С больничной койки я следил за развитием событий. В подвале у Лизы нашли следы, указывавшие на то, что труп Луки лежал там, пока у нее не выдался свободный вечер и она не отвезла его в лес.
Разве для того, чтобы сын выступал по телевидению, надо кого-то убивать?
Хотя почему бы и нет? Бьюсь об заклад, что не она первая.
Я вышел из больницы как раз к похоронам Луки. Пришло множество народу: люди шоу-бизнеса, актеры, певцы, конферансье. Явились и журналисты, но Марчелло настоял, чтобы полиция держала их на расстоянии. Они попытались взять у меня интервью, но я здоровой рукой зашвырнул микрофон за ограждение. Журналисту это явно не понравилось, и он наверняка черт знает что напишет завтра. Но меня это все уже не волновало.
Я шел за гробом рядом с Марчелло.
– Мне сказали, что тебе удалось не уснуть под сильной дозой снотворного, – сказал он.
– Преимущество бывшего алкоголика. Не хочешь, а научишься держаться на ногах, несмотря ни на что. Но так, как в тот день, я чувствовал себя только однажды. Угадай когда.
– Сдаюсь.
Мы поравнялись с Катериной, шедшей под руку с адвокатом. Бастони подмигнул мне, что совсем не соответствовало обстановке. Катерина сделала вид, что меня не узнала. А может, это мне было нечего ей сказать. Пока нечего.
– На репетиции спектакля с Лукой на телевидении, когда я приклеивал бороду. То же ощущение, один в один. Я даже будто снова пережил тот вечер, пока старался не дать себя убить.
– Странно.
Мы молча вошли на территорию кладбища. Луку должны были кремировать. Теперь уже окончательно.
– Слушай, Марчелло, мы на освященной земле, и ты не можешь соврать. Лука хотел играть спектакль со мной или один? Ответ объяснил бы множество вещей. Например, бутылку виски со снотворным на моем столике в гримерке.
Марчелло глядел вдаль:
– Какая теперь разница?
– Ты прав, никакой.
– Знаешь, – сказал он вдруг, – куча народу все время спрашивает о тебе. Я давно подумываю вернуть тебя на сцену.
– Да брось ты!
– Это моя работа. Я агент и привык ловить шанс на лету. Да и ты уже достаточно вошел в форму, и скалкой тебя теперь не убьешь.
– Это был топорик для разделки мяса, с чугунной ручкой. Я же когда-то изображал повара, не забывай об этом.
– Представь себе, не забыл. Более того, думаю, что мог бы начать снова.
– Брось, я тебе уже сказал.
– Увидимся скоро за ужином. У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
– Пари?
Мы подошли к печам. Кортеж остановился, и гроб опустили в узкую нишу. Из-за больной руки я не мог присоединиться к тем, кто его нес, и наблюдал со стороны, как Лука принимал последние в своей жизни аплодисменты.
Занавес.
(пер. О. Егоровой.)
Андреа Камиалери
Слишком много недоразумений
1. Предыстория
Бруно Коста – техник телефонной компании, из тех, кто ставит новые линии или по вызову жильцов устраняет в квартирах неисправности.
У коллег этот симпатичный тридцатипятилетний здоровяк слывет человеком надежным и щедрым.
Постоянной девушки у него нет, он считает, что еще не время заводить серьезные отношения, но до женщин чрезвычайно падок и ценит свободу маневра.
Живет один в маленькой квартирке в Монделло, в пяти минутах езды от Палермо. Квартира вообще-то принадлежит родителям, но они вот уже пять лет как уехали на родину, в Барчелону Поццо ди Готто, что в провинции Мессина. Там живет их замужняя дочь с двумя детьми, и бабушка с дедом решили перебраться к внукам. Так Бруно досталась квартира, которую он содержит в почти маниакальной чистоте и порядке.
Друзей у Бруно немного. По вечерам, если он не слоняется по улицам или не сидит в кино с очередной девушкой, предпочитает остаться дома и почитать хороший роман (он знает в них толк, вкус у него врожденный) или посмотреть хороший фильм по спутниковому каналу.
Кроме чтения у Бруно есть еще одно тайное увлечение: любопытничать. Может же он позволить себе увлечение?
Каждый раз, когда его посылают в какую-нибудь квартиру с проверкой, он непременно задает себе вопросы: что за люди здесь живут, какие у них отношения? И пытается найти ответы на эти вопросы по еле уловимым признакам.
Такое любопытство абсолютно невинно – в отличие от дьявола Асмодея, срывавшего крыши с домов, чтобы подглядывать за людскими жизнями и коверкать их, Бруно тактичен и осторожен. О том, что ему удается увидеть в чужих домах, он размышляет в одиночку, по вечерам, прежде чем приняться за очередной интересный роман. И эта маленькая слабость – единственный порок нашего героя.
Ее зовут Анна Дзанки, ей чуть-чуть за тридцать, она броская элегантная блондинка из порядочной миланской семьи.
В юности она закончила факультет венгерского языка и литературы. Почему венгерского? В детстве зачитывалась романами Кёрменди и Зилаи. После окончания учебы год провела в Будапеште, совершенствуясь в языке.
Вернувшись домой, вышла замуж за своего кузена, блестящего молодого инженера из очень богатой семьи, тоже миланской. Служебные интересы мужа привели их в Палермо. Обе семьи просто мечтали об этом браке, однако продлился он не больше года. Муж оказался отъявленным бабником, и Анна взбунтовалась против ежедневного унижения.