На сцене стоял человек, человек в черном. Он думал, куда идти дальше. Подумав, взял конец веревки, повернул направо и, уводя за собой тень, ушел со сцены…
Волны ударялись о скалы. Брызги воды долетали до Верхнего Неба. В бурном и грозном Нижнем Небе открылся Путь. Белой тонкой нитью он бежал по темному океану. Тьма породила светлую дорогу и проявила ее, чтобы та не утонула в иссиня-черных глубинах, надежно скрывающих в себе все формы, способные подняться на поверхность. На дороге никого не было: ни человека, ни Бога, ни тени одного и второго. Путь то поднимался, то опускался в такт дыхания Нижнего Неба.
«Ожили темные алмазы», - подумал Вир.
- Ожили темные алмазы, - эхо повторило его мысль и разнесло по океану Нижнего Неба.
По светлому Пути в черных водах шел отшельник. Куда он шел? К себе. Откуда? От себя. Свет его души был невелик. Свет его разума еще не проявлен. Он шел по зыбкой дороге, играющей под ногами пеной Мирового Океана. Иногда отшельник боялся сделать следующий шаг: в сознание проникала мысль, что под ногами не земля, а вода. Иногда он летел над дорогой, не замечая ее, не замечая и темных вод Вселенной. Он был вечно молод, но волосы поседели от поиска и борьбы внутри себя, невидимой, но меняющей душу войны. Одинок в черных глубинах, свободен на поверхности океана.
«Как долог будет его Путь? – размышлял Вир. – Реален ли отшельник?»
- Реален ли отшельник? – эхо вторило мыслям не-Бога.
Огромная волна поднялась вверх, над океаном, за ней – вторая, третья… Шторм соединил Верхнее и Нижнее Небеса. Фигура отшельника еще разделяла их собой и то исчезала в волнах, то появлялась над водой. И вот уже девятая волна с грохотом и ревом неслась на отшельника.
- Остановись, погибнешь! – закричал Вир.
Отшельник оглянулся на крик. Вир протянул ему руку, но… девятая волна накрыла одинокую фигуру. Океан ревел, смешивая между собой все непроявленные формы. Вир смотрел в темное зеркало и видел в нем свое лицо.
Темные алмазы на короне играли собственной тьмой…
Ванда в последний раз утром укладывала книги в сумку. Что будет с ними дальше, она не знала. Что будет с ней дальше, она знала. Вот только в Мире Богов распятие не было таким реальным, как здесь. Знать о нем – это одно, а идти на крест – это совсем другое. Сегодня у нее две встречи – две встречи с читателями. Она должна успеть на каждую, а значит, необходимо забыть себя и все силы отдать книгам. Когда исчезла ночная мгла, в душе появилась надежда, что эти встречи последние. Надежда широко расправила крылья за ее плечами, и Ванда «полетела».
В Академии проходил семинар по вопросам современного искусства. Ректор попросил Ванду Колодзей выступить на нем, высказать свое мнение о новой живописи и литературе, в качестве примера рассказать о книге и предложить ее участникам научной конференции. Ванда слегка волновалась, хотя причин для волнения не находила.
Докладчики с серьезными и умными выражениями лиц пытались объяснить свое существование в мире, связывая его с постмодернистскими тенденциями, психоделикой, поп-артом и кичем. Кандидаты, профессора и просто преподаватели высшей школы разделились на два лагеря: первые говорили о тупике, в котором находится современное искусство, о коммерческом, потребительском подходе во всех сферах деятельности, о предметах искусства как товаре, подлежащем немедленной продаже; вторые восторженно высказывались о свободе творчества, о соединении восточной и западной философии, о положительном результате этого союза, о том, что каждый житель планеты может прикоснуться к творению, открыть в себе таланты и стать творцом. Выслушав друг друга, участники в полемику не вступили: крайние точки зрения и остались крайними. Ванда должна была выступать последней, и она не знала, с чего начать свой монолог. Ее симпатия была на стороне вторых, но сама она как поэт и художник жила вне этих крайностей и на диалог не рассчитывала. Устав от высокопарных слов, докладчики с радостью приняли предложение о переносе семинара в непринужденную обстановку, о задушевной беседе с поэтом за чашкой кофе. Ванда захотела уйти из Академии и больше никогда сюда не возвращаться, но посмотрела на сумку, в которой лежали книги, и осталась.
Колодзей молчала, за нее говорили стихи. Участники семинара пили кофе, ели конфеты и пирожные и не обращали внимания на автора. И это было лучше, чем если бы Ванда прочла в их глазах ненависть, злость и зависть, которые поэт видел неоднократно после выхода книги.
Колодзей как можно быстрей завершила свое выступление, отдала книги в Академию, для желающих, но выйти спокойно не успела: ее догнал мужчина средних лет и среднего роста, на его губах еще были крошки от пирожного, он держал в руках книгу Ванды и декламировал: