И Ванда действительно ее не видела. Перед глазами периодически возникал совсем другой образ. Он терзал ее душу тяжестью необъяснимой ностальгии, состраданием и жаждой помочь. Что же лишало Ванду покоя?
Пустыня. Желтый песок. В песке – лица. Из песка лица. Лица-маски. Совершенные лица, достойные быть лицами Богов. Их глаза закрыты. Вечное заточение, вечное бездействие… Сколько их? С каждым новым видением одной «маской» становится больше. Восемь, девять, десять, одиннадцать… Одиннадцать Богов в вечном ожидании, одиннадцать Богов смотрят на нее своими закрытыми песком глазами. И когда Ванда уже готова откликнуться на их молчаливый зов, тогда резкая, острая боль искажает лица, ветер проносится над ними, сметая песок, сметая и их самих. Пустыня. Белое солнце, слепящее глаза, выпаливающее жажду помощи и необъяснимую ностальгию.
Ванда молчала. Рука ее держала кисть. На полотне появилась пустыня. Белый всадник на солнечной колеснице пролетал над землей. Белые гривы лошадей трепал ветер. Колесница оставляла длинный узкий след, и он горел, горел белым огнем. За всадником пылала его дорога.
Академия искусств направила Ванду Колодзей в Прагу с выставкой ее работ и работ студентов. Среди полотен, воспевающих красоту Польши, гармонию мира и вечный поиск Творца, был и «Белый всадник». Он летел над Прагой, чтобы туда не вернуться. Никогда…
Творящий Свет возносил все выше и выше. Иларий уже ничего из того, что было и в чем он был уверен, не помнил и не знал. Невероятную легкость ощущало его тело, как в тот день, когда он впервые обрел видимые черты, отразившись в Золотой Сфере.
«Да, конечно, чтобы Творящий Свет возносил тебя, нужно быть легче его!»
Но не только тело и мысли изменились у Илария, изменилась и его неизменная любовь к Миру Богов. Свет проявлял все мысле-образы, все чувства, и они мгновенно менялись на глазах у Бога: приобретали иную окраску, иную форму, иной смысл. Желание владеть и управлять, используя мудрость тысячелетий, исчезло, жажду перемен и созидания утолил Творящий Свет, проникая в каждую клеточку души и тела, а главное – Иларий больше не стремился спасать Мир от разрушения, судьба Храма Совета Воплощений его не беспокоила. Теперь Бог любил Мир без стремлений и желаний, в полной свободе от него (Мира Богов).
В своем безмыслии Иларий достиг Верхнего Неба.
Океан дышал ровно и спокойно. Волны накатывались на берег. Верхнее Небо было темно-ультрамариновым. Да, да, темно-ультрамариновым!
«Странно, в Мире Богов мы видим его светло-голубым», - удивился Иларий и посмотрел под ноги: «земля» светилась, «земля» освещала Небо! Хотя «землей» этот светящийся берег назвать было нельзя. Бог ступил на него и пошел, скорее бесшумно полетел.
Глубокий покой. Тишина. Никого. Никого здесь нет. Молчаливые камни смотрят на Илария своим неподвижным взглядом. Бог приближается к одному из них. Камень излучает свет и молчит. Бог прикасается к нему. Пальцы ощущают слегка шероховатую поверхность. Тень… Чья-то тень на камне. Иларий оглядывается – никого. Поворачивает голову – тень на месте. Она существует, она на камне!
- Она не моя, - шепчет Бог. – Кто здесь?
Глубокий покой. Тишина. Никого.
- Вир! – Иларий рукой дотрагивается до тени…
Долина ровно и спокойно дышала. Золотая Сфера вращалась. Верхнее Небо было светло-голубым, Нижнее – ультрамариновым. Иларий держал в руках осколок Зеркала Мира. За спиной Бога стоял Храм Совета Воплощений и своим новым обликом напоминал огромную пирамиду.
Часы на городской ратуше пробили полдень. Смерть позвонила в свой маленький колокольчик, словно еще на один час отняла жизнь у всех пражцев и гостей города. Двенадцать апостолов появились и исчезли в окошках над часами, символизируя замкнутый круг времени. Вращались звезды, вращалось солнце, а земля оставалась неподвижной. На своем месте стояла и Прага.
Ванда шла по старой мостовой. Когда-то по этим камням ступала нога великих королей и реформаторов, героев и мучеников, алхимиков и лжепророков. Все они когда-то шли в Градчаны и оставляли на дороге следы, но толпы туристов их давно уже затоптали и превратили Прагу в мертвый город – город-музей. И Ванда шла в Градчаны и не потому, что хотела полюбоваться костелом святого Вита или Королевским дворцом, а потому, что идти нужно было старыми узкими улочками, улочками ремесленников и художников. Прага – это порог, порог Чехии, порог земли, ее порог, а за порогом должна быть дверь.