Лулу, как зачарованная, следила за губами, произносящими слова, действительно не до конца понятные, но переполняющие ее гордостью. С ней говорили, как со взрослой! Мысли о веселых развлечениях как-то незаметно испарились из головы. Она почувствовала себя значительной и способной на любые подвиги в учении. Прижав руку к груди, она проникновенно сказала:
– Мсье Поль Андрешь. Я буду очень стараться, всеми силами моего ума!
– Мое имя произносится «Павел Андреевич», но я вообще-то не настаиваю, чтобы ты его употребляла… – небрежно махнул рукой Виконт, усаживаясь в кресло напротив. Лулу не обратила внимания на смену его тона и с прежним подъемом продолжала:
– Все ругают, что я не хочу учиться, это никакая не правда! Я очень хочу! Начинаем прямо в эту минуту!
– Если ты собираешься начинать учение только сейчас, как, интересно знать, ты определяешь времяпрепровождение с незабвенной Кларой Фон Граббе? – спросил Виконт.
Лулу смущенно промолчала. Не затягивая паузы, Шаховской придвинул к себе одну из книг и шепотом пропел:
– Итак, мы начинаем!
И они начали. Предложения и слова, существительные и глаголы, корни и суффиксы, нагонявшие такую черную тоску, вдруг подмигнули Лулу и впустили ее в свой мирок, где жили собственной жизнью, образовывались одно от другого, сцеплялись и распадались, становясь то веселыми, то грустными, изменялись до неузнаваемости, но все же сохраняли родство, принесенное из глубины веков. И Лулу жадно запоминала: надо уважать букву «А» , она неспроста идет впереди всего алфавита. Этот привычный значок ничто иное, как бычья голова с рогами. Алеф, альфа, первая буква, на древнем фи-ни-кийском языке и значит бык! Главный, тот, что ведет стадо. А как не совать эту рогатую букву, куда попало в русских словах, если она всюду слышится? Почему, например, не написать «спасибА» ? Потому что это древнее пожелание «спаси Бог»! Или «столица»... Она никак не может быть «стАлицей», потому что в ней стоял стол, на котором сидели, и скорее, можно было бы назвать ее «стулицей», так как когда-то стол был стулом…но это просто смешно, тут не ошибешься…А престол – это и вовсе выдающийся стол-стул, царь стульев...И приставка «пре» часто так работает: пре-красный – выдающийся по красе, сама же «краса» произошла от слова «кресить», что значит «высекать огонь»! То есть, красный – цвет огня! Вот это цепочка! Еще много-много таких играющих, танцующих слов и сочетаний пронеслись перед нею, а она с азартом писала под диктовку, сама подбирала похожие слова, запоминала новые … Это совсем не было игрой, как она ожидала, приходилось помучиться, но было так захватывающе, что она не заметила, как пробежало время и Шаховской объявил:
– Достаточно, беги!
– А уроки? Задаете мне уроки?– разохотившись, поинтересовалась она.
– Уроки?– уже рассеянно спросил Виконт. – А! Ну, конечно… Он полистал книгу и захлопнул ее.
– Кстати, ты несправедлива к моей предшественнице, она тебя все же чему-то обучила. Почитай детские рассказы Толстого. Два-три расскажешь мне завтра и разберешь слова.
– А что писать?
– Разве ты мало писала? Держи,– он передал ей книгу.
Лулу сейчас же уселась читать, но он положил на книжный лист руку и сказал:
– Не переусердствуй, а то завтра не захочется и подойти к книгам и тетрадям. Чувство меры – важнейшее из человеческих ка-честв! – он чуть подмигнул и вышел из комнаты.
Лулу посидела некоторое время неподвижно, переживая урок, затем встала и пошла к себе. Перед этим она взглянула на часы. Половина первого. Из всего обещанного Виконт не подарил ей только полчаса…
ГЛАВА 7. ВСЕ ПОШЛИ НА ВОЙНУ, ГЕРОЙ ОСТАЛСЯ ДОМА.
Нервно обмахиваясь платочком, маман говорила:
– Это будет такой тьяжели вгемя. Мой сегце просто остановляется! Завтра уежаль Виктор! Мальчишик уже отъехали… Эти ужасни работники опьять недовольни. Евдокси! Я не могу подумаль, что нам делать! Этот Пузирев, разве этот человьек можеть разбирать???
–Ты бы, Домна, не причитала раньше времени. Тебе-то что? Когда это ты хозяйством занималась? Я вот скажу, жаль, что конюхов забирают. Да и садовника тоже. Он и так один с трудом справляется. Сад большой, одичало все…
– А Виктóр может сказать, чтоби оставляли…
– Брат сам знает, сказать или не сказать. Раз забрили, значит с его ведома, тут разговора нет!
«Трофимыча забирают!»– вскинулась Лулу, до сих пор спокойно сидевшая рядом с матерью и теткой за чаем. В последнее время она, поглощенная новыми яркими впечатлениями от занятий, совсем забыла старого друга, не навещала его и вот … он уезжает. Лулу ощутила потребность немедленно, вот прямо сейчас увидеть дядю Гришу и хотя бы проститься, пожелать удачи…
–Мне еще надо урок прочитать, можно я пойду?– еле дождалась она паузы в разговоре.
Доминик без эмоций кивнула: «Иди, иди!».
…Белый домик был пуст. Он казался давно покинутым и за-брошенным. Окно заколочено крест-накрест. На двери – большой висячий замок. Опоздала! Лулу уныло опустила голову, разглядывая валяющиеся на обычно чистой дорожке обрывки бечевки, клочки бумаги. Несомненно, хозяин домика уже уехал, и Лулу, вздохнув, повернула назад. Из-за кустов послышались голоса:
– Ну, будет, будет, Катерина! Они и до Каменской не дошли еще. А ты причитаешь!– уговаривал кого-то Тонин голос. Лулу вы-шла из-за дерева посмотреть, что происходит.
Веснушчатая Катя в сбившейся наколке тихо плакала, уткнувшись лицом в руки. Тоня, обнимая ее за плечи, вела куда-то, сама слегка всхлипывая. Лулу бросилась к Тоне:
– Что тут произошло? Кто обижает?
– Эх, всех нас обидели, барышня, всем несладко. У меня мужика нет, и то сердце саднит, жалко, свои все ж …что их ждет, кто знает? Эх, да что говорить-то! А ты, Катерина, успокойся. Слезами не поможешь. – Катя послушно утерлась рукавом коричневого платья. – Поторопись, лучше, а то уж и не застанем…
– Я ему белья тут собрала, мясца, может, позволят, – справляясь со слезами, жалко сказала Катя.
Как мало это похоже на проводы рыцаря на сражение! Лулу не вполне одобрила Катю, вместо этого надо было сказать гордые напутственные слова. Какое там белье, на коне… Но независимо от этого в носу защипало.
– Тоня я все поняла, я хочу с вами пойти… провождать, попрощаться…С дядей Гришей. Я отпросилась до вечера, – не моргнув глазом, добавила она полуправду, которая могла ей помочь увидеть дядю Гришу.
Против ожидания Тоня не возражала:
– Как хотите барышня, раз не заняты, и не заругается никто... Только веселого там мало…
Она пристроилась сбоку к Тоне, но оказалось, что надо не идти, а ехать. Это увеличивало степень вины Лулу за самоуправство, но не остановило. Тоня упросила проезжающего старого казака подвезти их на телеге. Поездка так увлекла Лулу, что, если бы не всхлипывания Кати, она совсем забыла бы о ее конечной цели: ведь она впервые попала за пределы поместья. Да еще ехала на телеге!
Неожиданно раздавшиеся звуки заставили вздрогнуть. Они въехали на окраину станицы. Перед длинным бараком толпились люди. Неловко топтались мужчины в одинаковых серых одеждах, мелькали нарядные казачьи мундиры. Беспорядочно двигались женщины, кто, утирая глаза, кто, пытаясь обнять родных или подсунуть в мешки солдатам съестное. Раздавались отрывистые приказания верховых. Встревоженные суматохой, лаяли собаки. Площадь была какая-то пыльная, грязная и пахла потом. Лулу не заметила, когда Катя слезла с телеги и увидела ее, уже припавшую к груди высокого сутуловатого Петра, молчаливого и сурового. Лулу мало знала его, да и с Катей говорила довольно редко. Но сейчас ей стало так жаль обоих, что она отвернулась, чтобы не расплакаться. И тут она увидела дядю Гришу. Он стоял чуть поодаль от всех, раскуривая цигарку. У его ног лежал полупустой мешок. Большой и сильный Трофимыч, среди всего происходящего, казался одиноким и потерянным. Лулу соскочила с телеги и бросилась к нему. Через минуту, она уже стояла возле него и заглядывала в ясные серые глаза.