– И мы с мсье Полем картины смотрим! – выпалила Лулу. – Это так интересно! Ты что думаешь, Тоня? Снег – просто белый? О, нет! Он и серый, и желтоватый, и розоватый, и прозрачный, и тусклый бывает, и иск-ря-щийся…– старательно выговорила она.
– Гляди, каких слов понабралась! Да как выговариваете-то чисто! – поразилась Тоня.
– Да, можно смотреть, смотреть, и ничего не видеть! Надо учиться видеть и выражать словами увиденное, – важно произнесла Лулу и замолчала. Она вспомнила, что сегодня лишилась порции этого желанного учения, а вместе с тем и причину – пыльную страшную площадь, крики, плач…
На душе стало тоскливо.
– Да уж, Пал Андреич про это знает… Сам на рисовальщика учился по заграницам разным… Что-то засиделась я тут с вами здо-рово, – сказала Тоня, заметив выражение лица Лулу.
– Нет, нет, Тоня, немного поговори со мной... если бы Павел Андреевич видел сегодня утром, какие ужасы бывают…
– Вы скажете тоже, барышня! Думаете, поплакал бы с нами? То ли он еще видел, отчаянный такой! Вы думаете, барыня его барышней воспитывала, он барышней и вырос? Он, как назло ее сыновьям, их всех переплюнул в воинских науках, и на шпагах ихних этих, и на конях, и в драках. А дедушке вашему – по нраву, он поощрял, разрешал обучаться, не скупой был. И дообучался… такой еще задира стал женин воспитанник… Он в загранице своей такие штуки пошел откалывать, барыня все пугалась. Вот я вам случай расскажу… Как-то мою мамашу позвали в комнату, входит, а барыня чуть живая и плачет-заливается. Лиза, – говорит, – а это моя мать, Лизавета Григорьевна, – Лиза, беги сейчас на почту и пошли это письмо, чтоб сегодня же ушло. Ну, мать побежала, а как вернулась, ненароком услыхала, как барыня, Елена Александровна, рассказывала сыну, Семен Васильчу, с Полем такое, дескать, несчастье. Ну, я не могу передать, какими словами она говорила, а вышло вот что: Пал Андреич, а ему тогда уж, наверное, восемнадцать было, по ночам взял моду по городу гулять, какой город я не знаю, ну, где-то в загранице. Раз – ничего, два ничего. Ну, ссоры, драки, конечно, бывали – характер-то взрывной…
Тоня вздохнула, видимо припомнив недавние «объяснения» Виконта о том, что можно и чего нельзя.
– А тут как-то на сторону друга стал, в защиту, у того то ли сестру обманули... то ли зазнобу задели... А наш Пал Андреич обидчика и наказал, друг, кажется, сам хворый был. Только молодчик тот оказался сыном ба-альшого чина воинского. Он и упек нашего в тюрьму. Да еще и раненого! А Пал-то Андреич, вместо того, чтобы объяснить, кто он, да из какого дома – молчком. Молодой, гордый. Вместо этого несколько месяцев в тюрьме отсидел. Как рана зажила – убежать ухитрился. А все это время, где он, да что с ним было неизвестно. Только потом письмо отписал. Меня, дескать, ищут, адрес у меня другой, скрываюся, выберусь сам. Бабушка ваша чуть ума не решилась. Ну, она большие связи имела! Уладила! Это только один случай, а сколько было… Все время куролесил. Елена Александровна уж как старалась для него, но и он любил ее – ужас! Когда узнал, что она при смерти, денег не дождавшись, на корабле каком-то чуть не матросом до России добирался. А знаете, барышня, что за жизнь у матросов? И бьют их как… А потом посуху, на чем попадя во всю прыть, в дороге спустился до нитки. Ваш отец, да дяди едва его признали... Да уж бабушки в живых не застал…
Лулу слушала со странным ощущением жгучего интереса и страха. С ним могло что-то случиться тогда, и она не встретила бы его на лестнице в Раздольном! Она была готова слушать Тоню до вечера, начала было задавать вопросы. Вдруг дверь распахнулась и Доминик высокопарно произнесла почему-то по-русски:
– Дитья мое, простись с отцом, его визваль до срок, я поднимался к себе – голова кружит, я бессилен… – она сжала виски кончиками пальцев.
Ее взгляд упал на нечаянно фыркнувшую Антонину:
– А ти что здесь – пришит? Дель нет внизу? Иди отсюда!
Тоня, сделав книксен, убежала. Лулу приблизилась: теперь и маман, как те женщины, расстается с мужем, тревожится за него… Она помедлила, ища, как можно выразить сочувствие. Доминик нетерпеливо приказала:
– Allez, vas-y vite, ne tarde pas, ton père partira dans une demiheure.[25]
Лулу спустилась. Во дворе стояли офицеры рядом с оседланными лошадьми. Отец расправлял перчатки, сжимая и разжимая кулак, при этом он что-то отрывисто говорил Шаховскому. Лулу не в силах была отвести взгляд от Виконта. Несколько месяцев, оказывается, она жила в одном доме и общалась с настоящим героем из книги! Конечно, такого можно называть только виконтом, как же еще? Шаховской оглянулся, заметил ее, одобрительно кивнул и, пожав руку Курнакову, отошел от него, как бы освобождая место. Но отцу, видно, даже в голову не пришло попрощаться с дочерью. Или он не заметил ее… Только Лулу не успела и пошевелиться, как отец, вскочив на коня, направил его в ворота. Адъютанты потянулись за ним. Провожая отца взглядом, Лулу, как ни старалась найти в себе печальные ноты, – не нашла. И даже осознать это или побранить себя за равнодушие к отцу и его будущим подвигам было нечем: ее мысли были заняты другим человеком и другими подвигами.
Обернувшись, она поискала его глазами. Шаховской направ-лялся к дому. На ходу сорвал гордость сада – скороспелый персик и надкусил его. Лулу стало необходимо немедленно для себя самой подтвердить знакомство с ним. Сорвавшись с места, она подбежала, двумя руками схватила его свободную от персика руку, с восторгом заглянула ему в лицо и выдохнула:
– Мсье Виконт! Вы – необыкновенный!
– Необыкновенный урод или необыкновенный красавец? И персик в руках – усиливает впечатление?– привыкший за последнее время к неожиданным высказываниям Лулу, он не повел и бровью.
– Я не про это. Как вы ловко сбежали из тюрьмы!
Виконт засмеялся и затем спросил:
– А ты откуда знаешь?
– От Тони!
–Так. А она откуда знает? Я не припомню ее в товарищах по застенкам.
– Это ее мать узнала от нашей семьи…
– Оказывается, обо мне уже ходят легенды! Представляю, чего она тебе наговорила.
– А что, разве неправда?– упавшим голосом спросила Лулу.
– Не слыхал ее рассказа. Поэтому не могу сказать ни «да», ни «нет».
Лулу сбивчиво принялась пересказывать Шаховскому его приключения.
Тот ел персик и с отвлеченным интересом ей внимал. Лулу закончила и трепетно ожидала его реакции.
–М-да. В общих чертах. Досадно, когда доблесть человека измеряется сумасбродствами юности…
Лулу не поняла слов, но почувствовала, что он скорее огорчен, чем горд. Это ее удивило.
– Она успела мне рассказать только это, а вы ... О, пожалуйста, расскажите что-нибудь еще, – набравшись смелости, с мольбой сказала она.
– Как-нибудь, в другой раз – обязательно. Я видел немало интересного, и в моей жизни были не только дешевые авантюры.
– А как вы были матросом, расскажете?
– Я не был матросом.
– А когда ехали на корабле к бедной больной бабушке Елене Александровне?
– Об этом я вообще не люблю говорить, – болезненно поморщился Виконт.
– Ну, а о чем-нибудь другом?
– Сказал, расскажу.
– А позанимайтесь со мной уроками? Хоть и арифметикой? Еще… я же пропустила, а у меня там вопросы записаны в тетради…
– Мы что, не занимались? А почему? Ах да. Ну, ты уже успокоилась, я вижу... Позанимаемся попозже.
Виконт круто развернулся и отправился на задний двор.
Лулу понеслась в комнату сочинять вопросы, которые были «записаны в тетради». Но в этот день Виконт на уроки так и не пришел, а на последующих уроках о ее расспросах не вспоминал. Сама же Лулу напоминать не решалась.
ГЛАВА 8. ХОРОШО… НЕХОРОШО… ПЛОХО… ОТВРАТИТЕЛЬНО…
Поступление в гимназию прошло на редкость гладко. Ездила Лулу с маман, та оставила ее на испытаниях и пришла только вечером, чтобы забрать. Лулу хотелось кого-то удивить своими успехами. Мать же ничуть не удивилась.
А в конце августа наступил день, о котором твердили ей на разные лады многие, но который был связан для нее почему-то с незабвенной Кларой Ивановной. С небольшим саквояжем, обла-ченная в дорожное платье, она стояла возле переливающейся все-ми цветами радуги Доминик, не отказавшей себе в удовольствии поблистать в городе. Лулу не в первый раз ездила на поезде и по-тому поездка, тем более ночная, не оставила в ее сознании никакого следа. Она испытывала сложное чувство – любопытство, возбуждение и …пустоту. Разлука с домом, где ей было так неплохо в последнее время, усугубилась тем, что она не успела сбегать в сад побыть возле домика садовника, что только наспех обнялась с Тоней. Но эта пустота обозначилась еще раньше, когда в очередной раз прервались уроки. Виконт, как это часто случалось, уехал по делам. И получилось, что они даже не попрощались. Он, наверное, и не знал, что Лулу уже уехала надолго, а она так надеялась на его напутствия. Именно его слова, произнесенные на уроках и звучащие в ушах, провели ее так триумфально по всем испытаниям.