– Ричард, сударыня!
– Почему на вас военная форма?
Вообще-то она была на нем потому, что рисовать эполеты было все же веселее, чем обычный мужской костюм, но Ричард имел об этом собственное мнение:
– У нас идет сражение, сударыня. Мы должны ворваться в каменную башню. Но, к сожалению, пушки палят, как только появится военный.
Лулу посмотрела на кровать, где сиротливо лежало десятка два вояк. Их еще надо разделить на врагов и «наших»!
– Единственное, что нас может спасти, – продолжал Ричард, не придавая особого значения противоречивости своих ответов, – если к башне поскачет инфанта Изабелла. Я как-то научил ее отлично ездить верхом, и у нее уже ничего не болит…
– Вы что, ее в офицеры готовите? С вас станется, – упрекнула Лулу Львиное Сердце по-русски.
– Ну что вы. Она просто так чудесно все понимала и так красиво сидит в седле, и коричневые гамаши так подошли… хотя я их почти не заметил… Главное, что совершенно сама скакала! Я даже повод ей передал…
Теперь ножницы в руки, и Ричард Львиное сердце отделился от родного листа бумаги, готовый к подвигам...
Снизу уже давно раздавались какие-то необычные звуки и Лулу, не в силах больше игнорировать их, вышла на лестницу и тихонько пошла вниз.
Звук превратился в глухой натужный крик:
– Чуяло, чуяло сердце, говорила я – не идить, не идить, Петруша! Ой Петя! Ой Петруша! Да что же с тобой исделали? Тонька, не держи меня! Пусти меня, несчастную, пусть бы мне ноги-руки поотрывало!
Лулу, не зная, как вступиться, обняла лестничный столбик и прижалась к нему лбом.
Катя, хватая Евдокию Васильевну за руки, стремясь не то поцеловать, не то, задержать, голосила:
– Отпущайте вы меня! Я же работать и так, и так не смогу! Не отпустите – сама уйду, ничего мне больше в этой жизни не надо… Пусть хоть помрет у меня на руках!
Тетка с подчеркнутой рассудительностью отвечала, уклоняясь так, что руки Кати цеплялись уже за воздух:
– Да Бог с тобой! Людей совсем нет, кому работать? Нам тоже трудно – продукты в город поставлять и вам платить…. Мало, кого ранит на войне? Бог даст, оклемается твой благоверный. В госпитале, не под забором лежит. И чего ты в доме делаешь, я же тебя за реку на работу послала?
Но Катерина кричала, не переставая, и, видно, обрывая все концы, все больше срывалась на обвинения и проклятия.
Лулу преисполнилась страхом, смешанным с жалостью, отчего глаза ее открывались все шире и шире, а нос заложило. В памяти тут же встала картина прощания с солдатами и та же Катя, припавшая к мужу. Но там помочь было нечем. Может быть, здесь, в доме, получится… Лулу выдвинулась ближе к переднему плану и приготовилась вступить в разговор. Виконт тоже спускался с лестницы, приближаясь к месту событий и оглядывая исподлобья группку, состоящую из тетушки, Тони и Катерины. Но прежде он достиг линии, на которой приостановилась Лулу, и на ходу тихо заметил:
– Александрин, поднимись к себе. Сейчас же.
Лулу, оробевшая от строгости его тона и от слез взрослой женщины, поспешила незаметно уйти с места событий. Однако весь остаток дня она находилась под впечатлением. Не могла больше играть, отложила одну за другой три книги… Как всегда в минуту смятения или недовольства собой обратилась к задачнику Евтушевского.
Даже ночью, во сне, вместе с лугами, конями и белыми гроздьями облаков, ей виделась рыдающая женщина, холодное, недовольное лицо тетушки и строгий потемневший взгляд Виконта. Со всем этим чередовались три основных правила арифметики…
Утром спокойнее не стало… Лулу уже знала, что «тихой оби-телью» дом в Раздольном не назовешь, но чтобы засыпать и про-сыпаться со скандалами…
Голос тетки на этот раз мешался с хорошо знакомыми хриплыми криками. Маман приехала, – сообразила Лулу, сейчас об учебе и табеле будет спрашивать. Она содрогнулась. Теперь, когда ей было что терять, от матери исходила очень серьезная угроза. Запретит! Инстинктивно покрепче завернулась в одеяло, но долго пролежать под его защитой и подумать не удалось. В комнату, постучав, вошла незнакомая светловолосая девица в привычном для горничных дома Курнаковых коричневом платье.
Лулу от удивления села в кровати:
– Ой, а где Тоня?
– А тебе что, милчка, все знать нужно?
– Да кто же вы такая? – немедленно вскипела Лулу.
– Хватит, что я перед мамашей отчитываюсь… Вставай, давай, милаша, тебя одеть велели, – в нос проговорила девица.
– Но я должна знать хотя бы ваше имя? – упрямо приставала Лулу.
– Ну, Вера, чего еще спросишь?
– Ничего, идите, оденусь сама! – Лулу мобилизовала всю свою надменность.
– Ой, напугала! Мне ж лучше!
Девушка закрыла за собой дверь. Где же Тоня? Почему вместо нее явилась эта особа с наглыми глазами и невнятным говорком? Наспех нацепив платье, Лулу бегом отправилась на разведку. Но для того, чтобы понять происходящее, подходить к эпицентру вулкана, бушевавшего в доме, было абсолютно необязательно.
– Ты думаешь, если тебя здесь поселили, так ты мне указ??? Мой дом, в приданое мне отказан. Ежели я вдова, и с братом поде-лилась, так ты командовать вздумала? Ноги ее здесь не будет! – басила тетка.
– Как ви сметь? Это мой девюшка, как? Я не мог взять кого хочешь мне? Oh, mon Dieu![30] За что мне этот мук? Грюбий, злой женщин! – как в истерике, вскрикивала Доминик.
– Кого привезла! По роже видно, что за тварь! Выбрала, ничего не скажешь. Может, для тебя она и хороша! Всяк на свой аршин меряет!!!
– Вы мне дали оскорблений, я буду написать Виктор! Ви живьете на наш деньги!!!
Лулу попятилась,.. но… может быть, они увидят ее и не будут так кричать, тетушка уже багровая, а у маман слезы текут по лицу. Лулу тихонько приоткрыла дверь и вошла.
Мать с мокрым, перекошенным лицом, с упавшим на плечо тяжелым узлом волос, наполовину переодетая в домашнее, стояла, не находя больше слов, посреди комнаты перед теткой, воинственно упершей кулаки в бока. Мать показалась Лулу слабее…
– Мамá, – тихо позвала Лулу, – а я уже приехала!
– Что-о-о! Кто разрешиль??? Как ти сметь??? Пошел вон отсюда! Ни шаг за порог свой комнат!
Лулу вылетела, как ошпаренная, не дожидаясь заступничества тетки, которое почти наверняка бы последовало. Ну зачем сунулась? Ведь знала, что маман рассердится… А теперь, что же? Запрут? Запрут??
Но ее вторжение возымело действие, за дверью больше не кричали. Прозвенел колокольчик, вызывающий горничную.
Мимо Лулу пронеслась, зажав голову руками, маман, навстречу торопилась Тоня. Лулу радостно окликнула ее по имени, но Тоня только приложила палец к губам: «т-с-с, барышня!» – и проскользнула в дверь. Некоторое время из комнаты доносились распоряжения тетки, а потом Тоня вышла и, не дожидаясь вопросов, потянула Лулу за рукав:
– Барышня, чего скажу! Теперь не я с вами буду! Маменька-то ваша новую наняла, с Миллерова! Да такую! Форсит… А Евдокия Васильевна как ее увидала, так лицо у ней и перевернулось. И в крик! Даже я забоялась там быть – так они кричали увесисто! А щас меня вызвала и говорит: сама к ней – это к маменьке вашей, не заявляйся и той – это форсунье, значит, – скажи, что б мне на глаза не попадалась! Вроде как поделили нас! – Тоня едва договорила и побежала на кухню.
Лулу не смогла даже спросить ничего. Вот, не успела и нескольких дней тут прожить, только поверила в хорошее, и пожалуйста – неприятность! По утрам к ней будет приходить эта нахальная девушка. Разве с ней поговоришь, как с Тоней? Ничего, Лулу будет сама пораньше одеваться и уходить разговаривать с Тоней, когда ей захочется. По утрам маман долго спит и не узнает.
– Александра!– раскатился голос тетки. Высунувшись в дверь, она продолжила нарочито громко:
– Ну, конечно, небось, до сих пор ты голодная не бегала, те-перь, ясно, другие порядки, материнскую заботу сразу видать! Ни-чего, племянница, пока тетка жива, с голоду не помрешь. Иди, я накормлю тебя.