Лулу подошла к шелковому морю, посмотреть поближе, как фрегат умудряется удерживаться на застывшей волне и откуда на него падает багровый, словно закатный, луч.
– Но мне хотелось бы отправиться и в морское путешествие. Мне обещали… – Лулу лукаво посмотрела на Виконта. Она знала, что одного упоминания о море достаточно, чтобы он загорелся и говорил долго и с воодушевлением.
Но на беду хитрый замысел был сорван криком тетки, очевидно, звавшей ее уже давно и теперь поминающей по старой привычке ее никчемное французское воспитание.
Лулу огорченно взглянула на Виконта:
– Надо идти?
– Мне жаль, что вы покидаете меня, – понимающе кивнул Шаховской, – но делать нечего, – и, скользнув взглядом по ее одежде, добавил:
– Я провожу, Александрин, идем!
ГЛАВА 11. НЕ ПЛАЧЬ, ДИТЯ, НЕ ПЛАЧЬ НАПРАСНО…
Волшебные события этого лета мало-помалу стали для Лулу неотъемлемой частью жизни. Каждая прогулка, каждый день, со-тканный из разговоров, новых впечатлений и надежд были ценны и желанны. Она со своим спутником объездила все притоки Быстрой и считала, что знает окрестности, как свои пять пальцев. На глазах домашних ей приходилось бывать не так уж много и, как ни странно, никто не протестовал… Когда Виконт бывал занят, или его не было дома, – а это случалось нередко, – Лулу не без удовольствия занималась. Могла перекопать весь учебник, чтобы придумать убедительный и естественный вопрос, от объяснений которого не отвертишься… Приятно было помогать девушкам, особенно, Тоне, когда они работали в саду, притаскивать тяжелые охапки цветов, купаться вместе с ними в теплых заводях, играть с быстро превращающимися в настоящих собачек Рексятами… Бедняга Жюль Верн, которому было уготовано главное место в этом ее лете, отступил и появлялся порционно перед сном, вместо колыбельной. Не было дня, чтобы, ложась в постель, она не думала: «А что же завтра? Скорее, скорей!». И если бы не Жюль Верн, пожалуй, думала бы на эту тему до самого утра. Когда Вера начала перебирать и откладывать ее вещи, Лулу демонстративно не обращала на это внимания. Она просто гнала от себя мысли о том, что это могло значить.
Двадцать пятое августа свалилось на нее внезапно. Доминик, видимо, получила какую-то депешу из Ростова и объявила ей за завтраком, что вечером они едут. Лулу, оглушенная новостью, не смогла проглотить больше ни куска и встала из-за стола. Встретив в дверях столовой входившего Виконта, она только горько поглядела на него, кивнула и прошла мимо.
Бредя по коридору, она услышала, как маман стала громко по-французски жаловаться, что ей предстоит кошмарная ночь в поезде, что Евдокси не хочет нисколько помочь, что магазины в Ростове открываются возмутительно поздно, и потому ее поездка абсолютно бессмысленна, прямо утром она уедет обратно в имение. А самоотверженному Полю, которому пришлось возиться с неуправляемым ребенком последний месяц, она очень сочувствует. Зато теперь он сможет отдохнуть и предаться более приятным занятиям…
Лулу даже не испытала обиды на маман. Она, не останавливаясь, отправилась к себе в комнату, безучастно поглядела на несобранные книги, рисунки и куклы, а потом до самого обеда просидела на подоконнике, упершись лбом в стекло. В столовую не пошла, вместо этого заперла дверь, ответив на зов, что собирается. Она не представляла конкретно ни Ростов, ни гимназию. Просто знала, что прекрасное меняется на ужасное. И это начнется завтра… Вот уже почти пять, надо же попрощаться с Виконтом! А вдруг он уехал, как в прошлый раз, или обиделся? Она даже не поздоровалась с ним сегодня, как следует. А он придает значение таким вещам! Занятая этой мыслью, Лулу вышла из комнаты. В доме она его не нашла, в саду – тоже. Побежала на хозяйственный двор. Если его и там нет… Ну, что ж… Значит, лето заканчивается не завтра, а уже сегодня… Но едва завернув за угол, она услышала укоризненный голос Шаховского:
– Я же просил вас, Алексей Кондратьевич, не запрягать Арно, он выше других коней, и холка у него стирается…
– Это значит, если поразмыслить, круглый дармоед у нас объявился, другие особи воюют, а этот в упряжке походить не может, – возражал Пузырев.
– Я что, должен повторять? Арно запрягать не надо! – уже с раздражением сказал Шаховской.
– Павел Андреевич! – тихонько позвала оробевшая Лулу.
Виконт повернулся и подошел к ней. Пузырев не унимался:
– Я могу не запрягать, не дубина же… Мне говорят, я же и сам понимаю, лучшего коня портить – это для чего же? Ваше дело приказать, наше дело – исполнять… Пал Андреич, целковый не ссудите?
– Посмотрите в куртке, – не оборачиваясь, откликнулся Виконт и обратился к Лулу:
– Ты что-то хотела сказать, Александрин?
– А вы… вы разве не знаете, что я уезжаю сейчас. Совсем!
– То есть, как это «совсем»?
Он пошел со двора, она, не отвечая, поплелась рядом… В самом начале сада Виконт присел на искривленный ствол, Лулу стала перед ним, опустив голову.
– Да-а. Сегодня у нас сплошной минор. Так, как же «совсем»?
– В Ростов! Маман везет, – убитым голосом прошептала Лулу. Она опустилась в горе на траву.– Прощайте!
Он смотрел на нее с высоты несколько минут молча, потом произнес:
– Мне скрыться после этих слов? А ужин? Твой поезд не раньше десяти, придется мне отсиживаться голодным у себя в комнате все это время. А?
Лулу не откликнулась. Не шутить же сейчас! Только посмотрела на него и отрицательно покачала головой. Поднялась и, нехотя, потащилась к себе.
– Александрин!
Она, так же печально, снова подошла к Виконту и некоторое время ждала, пока он заговорит:
– Может, твоя маман не будет против, если я сам отвезу тебя в город? Поговорить мне с ней? Или все же удалиться?
Время моментально расширилось, давая возможность соображать, действовать и… волноваться:
– Ой! Ой! А вдруг она не согласится? Я сейчас сама побегу, я так попрошу, так попрошу! Я скажу, что подружусь с господином Петровым… Я… – Она дернулась и, как одержимая, рванулась к дому.
Шаховской догнал ее в два прыжка и остановил, пригвоздив к земле:
– Нет! Стой здесь, на этом месте. Я сейчас вернусь, – и побежал к дому сам.
На месте! Да разве это возможно? Лулу нервно заходила по тропинке взад-вперед, стараясь делать шажки поменьше, чтобы не особенно нарушать его приказание:
– Вот, сосчитаю до ста, и он придет. А если маман скажет «нет», я к тете побегу, скажу, что с Софьей Осиповной молиться буду и кушать много, никуда из дома не выходить, сидеть спокойно, только пусть, пожалуйста, пожалуйста… – бормотала она вслух. – Не согласится, не согласится, разве маман часто соглашалась, когда я просила ее о чем-то? Только платья если, но тут же не платья…
В возбуждении Лулу казалось, что путешествие с Виконтом – единственное, что ей сейчас надо, а что будет дальше, это совсем не важно.
Прошли томительные минуты, показавшиеся Лулу часами, и, наконец, на тропинке появился Виконт с непроницаемым лицом.
– Ну, что? – со страхом и надеждой спросила она.
– Что – «что»? Едем, конечно, – коротко сказал он, – к восьми будь готова.
– Ур-р-ра! Мы едем с вами! Наконец-то! Согласилась! А вы собрались? Я вам помогу. Хотите? Мои вещи уже собрали, я - вам, я хорошо умею…
– Меня сборы не обременяют. – Виконт помотал головой, как бы стряхивая с ушей ее визг.
Потом все завертелось в предотъездной суете, и было жалко, что она раньше не собиралась с удовольствием – ведь это тоже интересное дело! К ужину ее не позвали, прямо в комнату принесли чашку бульона с гренками и ломтики домашней колбасы. Потом она наскоро приняла наставления тети, расцеловалась с ней и, потихоньку, с Тоней, лихорадочно влезла в серенькое дорожное платье с пелеринкой и ровно к восьми часам поступила в ведение Шаховского.
Тот спокойно взял ее чемоданчик в руку и сказал:
– Пешком не трудно? Вечер чудесный, а время у нас есть. По-моему, это приятнее, чем ждать на станции.