Слова были уже неуместны. Смерив Агаджанову огненным взглядом и оценив явное весовое преимущество противника, «Шура» придала невероятную стремительность удару, пришедшемуся Розе в ухо. Почти свалив ее на парту, она развернулась в махе еще раз так, что воздух засвистел, и обрушила на нее всю силу сомкнутых в замке пальцев. На этот раз, она попала в тугое плечо врага и хорошо, что опять не в ухо, ему такого было бы не выдержать… Роза вцепилась Лулу в волосы и, видимо, поставила себе целью оторвать противнице голову. Но сопротивляться впавшей в ярость Лулу, было нелегко. Эх, Агаджанова, твой приличный брат водил тебя по кондитерским, а тем временем братья Лулу, каждый по-своему, преподносили ей жестокие уроки! Не обращая внимания на резкую боль от захваченных в Розины кулаки волос, она наносила стремительные удары по плечам и рукам Агаджановой. Если еще так же со всего размаху ударить по ноге, толстуха просто свалится, но это тут не годится… Лулу только заехала коленкой сбоку в объемистое бедро, и Роза, не выдержав, ослабила хватку.
Тата, подвинувшись и давая место им обеим для дальнейшего выяснения отношений, все же закричала:
– Девочки! Она с ума сошла! Утащите эту сумасшедшую! Идиотка, лезть к Курнаковой!
Перепуганные девочки даже не пытались их разнять, но кто-то сообразил побежать за классной. Только Таня, собравшись с духом, подступила к центру заварухи и стала оттаскивать свою неистовую защитницу. Наконец, ей удалось запихнуть брыкающуюся Лулу в угол.
– Ты только хуже делаешь, – зашептала Таня, – зачем ты вообще с ней связываешься?
– Ты можешь терпеть, а я терпеть не могу! – отмахнулась от нее гневная Лулу и крикнула в сторону Розы:
– Пусть кто-то убедит, что сам – лучше, а потом говорит презрительности другим!
В помещение вбежала классная.
– Что происходит, медам?
Таня стояла, заслонив фырчащую Лулу с растрепанными волосами. На совесть же вделаны в голову крупные кольца ее кудрей, если всего лишь выбились из кос… Агаджанова, чьи волосы, тоже кудрявые, но мелкой, проволочной завитушкой, остались более или менее прибранными, поставив широкие брови скорбным домиком, всячески старалась очутиться на виду.
– Что такое? Грицинина избила Агаджанову? – у классной дамы голос зазвенел от возмущения. Она взглянула на Тату, которая ей в ответ только развела руками. Лулу вылетела из-за Тани, как торпеда:
– Я ее избила самостоятельно, Грицинина мне не помогала!
– Вы? – Она еще раз посмотрела на Грицинину, как бы с разочарованием, но вид взлохмаченной Лулу и полуживой Агаджановой не оставлял сомнений в том, кто участницы побоища.
– Ну как вам не стыдно, медам?– зажурила классная дама. – В стенах гимназии? Вы ведете себя, как мальчишки, задираетесь, позор! Обе останетесь на два часа завтра после уроков. Такое время! Ваш отец, Курнакова, сражается за Отечество. Стыдитесь! Только потому, что ваши родители не здесь, я не вызываю их и не применяю более строгие меры.
Родители Агаджановой были как раз «здесь», но входили в попечительский совет, и потому тоже вызваны не были.
Классная дама ушла, приказав немедленно разойтись: «Чтоб я через секунду этого скопища не видела!». Однако инцидент рисковал иметь продолжение, если бы Таня буквально силой не уволокла с собой Лулу.
Агаджанова с остервенением крикнула вслед, идя по коридору:
– Я тебе это попомню!
Но когда Лулу приостановилась и посмотрела на нее через плечо, поспешно свернула на боковую лестницу.
Они с Таней получили кружки с замочками и, не глядя друг на друга, пошли по улице. Деловито, почти не разговаривая, собирали пожертвования. Наконец, Лулу спросила:
– Уже время домой пойти?
– Шур, я все время думала, ну как тебе сказать?.. Про сегодняшнее… Я понимаю, ты просто не стерпела, но все-таки, не нужно было. Борьбу с такими надо исподволь вести…
Лулу, давно ожидавшая чего-то в этом роде, вскинулась:
– Вот как раз ты терпишь, терпишь все время. Поэтому тебе так говорят! А надо было с самого начала Агаджановой и всем «таким» показать!
– Если бы я ей вздумала показывать, то меня просто не было бы в гимназии.
– Но она же негодяй!
– Шур, ну, неужели ты и впрямь не понимаешь?
– Что ж, ничего плохое нельзя останавливать? Ей все можно?
– Ты пойми, с такими просто нельзя связываться…
– Не свяжемся, не свяжемся, и что получится? Тебе нельзя, с тобой как с Катей могут, а я буду бить, как сегодня, и еще поболь-ше. Могу и Лаврову…
– Ой, да видно, я не могу тебе объяснить…
– Вот так! – победно сказала Лулу. – Потому что я правильно сделала.
– Нет, совсем не потому. Знаешь, пойдем ко мне, тебе Ваня объяснит.
– А он кто, Ваня?
– Это же мой брат. Я тебе не рассказывала о нем?
–Нет. Это Агаджанова говорит и говорит про брата…
– А ты что думаешь, если у Агаджановой брат, то ни у кого больше нету? У тебя же тоже брат есть?
–Трое… – Лулу вздохнула: вот еще странный вариант брата. Ей и совместный поход в кондитерскую трудно представить, а чтобы брат начал разбираться в гимназических передрягах? Вообще в разряде невероятного…
Таня не заметила ее вздоха:
– Вот, а Ванечка – это мой брат. Только один, зато ему девятнадцать уже. Идем ко мне. Идешь?
Лулу, никогда не бежавшая на встречу с Софьей Осиповной слишком быстро, согласилась. Они сели на трамвай и ехали так долго, что, кажется, выехали из города. Татьянка подтвердила:
– Да. Мы живем на Темернике, это почти за городом. Зато у нас садик. Вот запоминай. Как проехала этот кирпичный дом, так и выходить.
Сойдя с трамвая, девочки довольно скоро дошли до двухэтажного деревянного дома со множеством пристроек и веранд.
– Тут, – сказала Таня, толкая скрипучую калитку.
Навстречу кинулся большой белый пес с коричневыми висячими ушами. Он повизгивал от радости и мотал из стороны в сторону роскошным хвостом, как опахалом. Этот хвост, перехваченный у основания темной широкой полосой, производил впечатление букета ковыля в темной вазе.
– Букет! Иди на место! – прикрикнула Таня, когда пес не в меру заинтересовался коленками и пальтишком гостьи. – Не бойся, он, хоть и большой, но не кусается. Даже не лает днем. Он ночной сторож!
Лулу чувствовала, что вступает в новый, но очень складный мир, живущий по каким-то своим правилам, которые сложены, как брёвнышки, в плотное строение. В этом мире было неплохо, он, как и Катин, был будто отгороженным от гимназии и склизкого окружения родственников с Береговой. Ее впустила в него скрипучая калитка. И хотя Лулу не была здесь своей, все вокруг излучало симпатию, даже хвостатый ночной страж. Она с удовольствием ответила:
– Что ты, я нисколько таких животных не боюсь. У нас дома есть сеттеры. Это для охоты. У них щенки сейчас, один явно удачный! Постой, а кто же с ними ходит на охоту? Вот не знаю… При мне не ходил никто…
– Татьянка! Я на тебя просто удивляюсь! Подружку привела и во дворе морочишь разговорами. Я полчаса назад вас увидела, сразу борщ налила, уже, может, остыло все, а знаешь, как говорится, «щи должны быть огневые»! Пришлось самой за вами вниз бежать. Ну, давай, Татьянка, знакомь и пошли.
Лулу не удивилась, что в этом мире матери веселые, говорливые, худенькие, ростом – по плечо мадам Доминик. Несхожесть родительниц: и толстый короткий носик вместо точеного, чуть удлиненного, и удивительно короткие волосы, тогда как у хозяйки Раздольного спадает ниже плеч темная копна, – показалась знаменательной. Ведь и тон здесь был совсем другой. Таня дома отнюдь не отличалась безответностью, она сообщила:
– Да, мам, Букета к столу не позовешь, а мы как раз его рассматриваем и обсуждаем. Это Шура, со мной учится!
– А! Это та, что к Катюше часто ходит? Молодчага, не оставила друга в беде!
Неужели? О ней говорили в этом доме! Лулу не знала, как выразить огромную признательность и приязнь, набиравшую обороты со скоростью повозки, несущейся с горы.
– А я – Полина Григорьевна! Для тебя – тетя Поля. Вот и познакомились. Проходите, проходите, мой борщ любит, чтобы его с пылу, с жару ели.