Вернувшаяся из-за двери, Аля тоже пробурчала что-то одобрительное.
– При чем здесь «красавица»? – кинула Тата. Несмотря на ренегатство некоторых подруг, она великолепно держала себя в руках. – Еще бы она, эта швабра, три мне, МНЕ, поставила! Мой папа ее плешивого жениха в конторе своей из милости держит кредитным инспектором. Так что все верно… Три балла Гусовой, плюс два – папе за лысого дурачка. Итого – мне пять!
Несколько девочек с готовностью подхватили ее высокомерный смех. К «театру военных действий» подошла Юдина. Она в классе с неделю, и Лулу неплохо к ней отнеслась, памятуя, как подло встречать насмешками новенькую. Она – приятная внешне, темненькая, с тонкими косичками, уложенными на ушах в баранки, круглыми глазками, тоненькими ручками и ножками. Лулу уже много раз ловила на себе ее внимательно-кокетливый взгляд.
– Если тебе отличная оценка, то и ей, хотя бы четыре надо, вот что Курнакова хотела сказать, – чуть шепелявя, заметила она.
Опять поднялся невообразимый шум. И вдруг разом стих.
В дверях, вытянувшись, стояла классная дама. Очевидно, она уже не первую минуту слушала, о чем говорят в классе.
– Это верно, Курнакова, что вы нагрубили учительнице? Позволили себе возмутительную выходку…
– Я не грубила, я просто сказала, что это нечестно ставить разные отметки за…
– Судить учителей – не ваше дело, Курнакова. Учительница была права.
– Нет! Вы не знаете, я объясню сейчас, только не перебивайте меня!
– Курнакова, вы, кажется, и мне пытаетесь грубить?
– Да нет!
– А еще хуже того, вы собрали вокруг себя других учениц и провоцировали настоящий бунт! Вы останетесь в гимназии до прихода вашей родственницы. За ней послано. Это же просто анархия! Ваши родители будут извещены! Можно простить все, но не смутьянство.
Таня давно уже каким-то сверхчутьем поняла, что у Лулу дома неладно, она с тревогой спросила:
– Шура, а эта тетя Софья твоя… она тебя очень накажет?
Лулу только отмахнулась. Ну, что сейчас объяснишь?
Зареванная Гусова, давно тихо пробравшаяся к своей парте, пожалуй, одна не участвовала в шумном обсуждении, а без остановки плакала, закрыв лицо рукавом. Маня насмешливо скривила полные губы:
– Гусова, не умирай понапрасну, тут посильнее твоих трагедии есть!
Но Лулу жаждала и дальше утешать и защищать несчастную Аню.
– Ты не понимаешь, как это обидно, когда несправедливо! Лучше ничего не говори!
Соня обижено пробормотала:
– Мы, может быть, лучше нее понимаем, что же весь свет знать должен?
– Успокойся, Аня,– добрым голосом сказала взявшая страдалицу под опеку Лулу, – не думай о несправедливости. Дело сделано, уже всем ясно, что произошло.
– В трети… в трети… пятерки не будет! Ни за что… Она же не исправила…
– Эх, о чем думает! Хотя бы на минуту от отметок своих оторвалась! Как будто не замечает, что в классе творится! Человек из-за тебя, фактически, страдает, из-за воя твоего дурацкого! – накинулась на Аню Женя.
– Кто-то из-за вредности своей страдает! Аньке тройка, так кому-то нужно, чтобы и Таточке снизили. – Это уже, взяв за руку Агаджанову, расхрабрилась Лиза Нечаева. Сама Агаджанова тоже не заставила себя ждать:
– Мученица Курнакова страдает за неправедно оскорбленную… До чего красиво, насолить хотела Таточке, завидует…
– А ты вообще замолчи сейчас же! – оторвалась Лулу от уговоров не расстраиваться и не бояться сурового деда, адресованных Ане.
– А чего я буду молчать? Испугала тоже!– отступила Роза к своей парте. – Ябеда!
– Попробуй, скажи опять то же самое! – стремительно направилась к ней Лулу.
– Большое дело, и повторю. – Агаджанова зашла за Тату с Лизой.
– Ну! – сжала Лулу кулаки.
И тут между ними стала Таня, побледневшая, но решительная:
– Никакая она не вредина и тем более, не ябеда, она себя под удар поставила! А тебе Лаврова, я так скажу: ты давно не самая непобедимая в классе. Так и знай! На твоем месте мне было бы стыдно такую пятерку получать! – Танины слова были встречены взрывом восклицаний.
– Умрешь, на ее месте не будешь!
– А ты сама – просто зубрила, вот и молчи!
– Смотрите, кто заговорил,– валаамова ослица!
Лулу оглянулась. Соня и Маня незаметно отошли. Гусова сидит, зажав руками голову. Мордасова хмуро молчит. Ничего! Лулу сейчас ответит этой лавровской компании, так ответит, что им жарко станет! Но Таня взяла Лулу под ручку и настойчиво потянула:
– Пошли, Шура. Они сами прекрасно понимают, что неправы, но, ни за что не признаются.
У «Шуры» сделалось тоскливо на душе. Впереди – встреча с Софьей Осиповной, потом, наверное, полетит новое письмо той в Раздольное… и понятно, в чьи руки это письмо попадет. И ведь, как всегда, невозможно предсказать, какие мерзкие, лживые и позорные гадости придумает Софья Осиповна, для описания сегодняшнего события. А Лулу даже на этот раз не сможет оправдаться…
– Таня, я лучше одна побуду возле окна, в коридоре… Ты завтракай, ладно? Я сейчас приду, только подумаю немного… – И Лулу поскорее убежала, не давая возможности Тане что-то возразить.
Вниз, вниз, на первый этаж, там есть в уголке маленькое оконце, оттуда виден кусочек улицы, прохожие. Лулу прижалась лбом к стеклу.
– Аля! А-ля!
– Это ты ко мне обращаешься?
Новенькая Юдина мило улыбнулась:
– Это твое любимое место? Я видела, ты уже тут как-то стояла. Не подсматривала, не сердись, случайно видела. Я же пока приглядываюсь, привыкаю… всюду хожу...
Лулу не особенно хотелось, чтобы кто-то нарушал ее размышления, но как прогонишь одинокого человека! Она повернулась к окну спиной, оперлась и скрестила ноги.
– Тебя как зовут, Еленой?
– Да, но так я не люблю, Я – Лёля!
Даже имя такое же дурацкое, как у нее! И так же это младенческое имя к ней прицепилось, видимо, на всю жизнь.
– Я вообще не люблю, как у всех. Слышала, я сейчас тебя сразу Алей назвала? Так оригинальнее, правда? Куда лучше, чем Шура, как тебя эта… Таня зовет. Это как-то по-простецки.
Честно говоря, Лулу совершенно не в восторге от «Али». Это ж Муртаева – «Аля»! Но новенькая разговорилась, видно по румянцу, что она преодолевает смущение, и Лулу раздумала возражать.
– Неважно, как называть… Ты откуда, из другой гимназии?
– Нет, мы приехали из Белокалитвинской. Там у отца что за практика? Негде развернуться. Он только по состоянию здоровья в тихом месте сидел. А потом в город перебрался, обосновался и нас перевез в подобающее место.
На Лулу слово «БЕЛОКАЛИТВИНСКАЯ» подействовало, как укол. Она вскинулась. Но нет, сразу она ничего такого спрашивать не будет. И не время… Впереди – Софья Осиповна.
– А кто твой отец?
– Ты не слыхала, он уже модным стал в городе, Юдин, адвокат! А эти девочки у вас такие неприятные!
– Кто? – насторожилась Лулу.
– С косами эта, армянка что ли, и рыжая такая с маленькими глазками!
– Нечаева! Да, для меня они тоже…
– Ну эта, Гусыня, тоже не подарок. Она тебе что, нравится, что ты ее защищаешь?
– При чем тут «нравится», «не нравится». А справедливость? Она выше всего. Я от несправедливости даже… даже Агаджанову бы защитила!
Звонок прервал их беседу. Обе девочки, сломя голову, помчались на урок, получили замечание от дежурной воспитательницы, выговор от Марии Михайловны за опоздание и, наконец, оказались за своими партами. Юдина могла считать себя в безопасности, а у Курнаковой все было еще впереди…
Но Лулу и не предполагала, что впереди у нее не Софья Осиповна, а сам господин Петров, которого угораздило вернуться из своих коммерческих поездок именно сейчас. И он счел своим долгом лично явиться для выяснения «обстоятельств проступка девицы, за которую он несет полную ответственность».
Послушав Сусанну Сергеевну, ярко расписавшую «смутьянство» Лулу, господин Петров заверил классную, что девица, хотя и принадлежит к семье почтенной и благородной, сама обладает весьма сомнительными качествами, и любые строгости и наказания в отношении нее будут приветствоваться как им, так и отсутствующими родителями. Исключительно его досадная отлучка привела к столь печальным результатам не только дома, но и в гимназии.