Все это перемежалось возгласами «хе-хе», довольным потиранием рук и выразительными взглядами в сторону понурившейся у стенки учительской «мамзель» Курнаковой.
Классная была очень довольна результатами беседы. Начальница, избегая конфликтов, часто не приходила на подобные неприятные разговоры, особенно, когда дело касалось детей родителей с положением и амбициями. Все недовольство изливалось родственниками на классных дам. Но в данном случае такое понимание….
– В наших общих интересах, – сказала «Сусик», повторяя слова начальницы о происшедшем событии, – искоренить то дурное, что гнездится в воспитаннице Курнаковой. Очень хорошо, что гимназия нашла союзника в вашем лице. Эта девочка обладает способностью влиять на других, заражая дурным поведением, вот почему ее поступки надо рассматривать под микроскопом! Под микроскопом! Любой росток может привести к ужасным результатам в масштабе! В масштабе! Но мы хотели бы ограничиться четырьмя часами отбывания после уроков, надеясь, что главные меры будут приняты дома.
Господин Петров расцвел от радости, пространно обещая, что «меры» будут приниматься регулярно вплоть до отъезда провинившейся на каникулы. Что творилось в душе Лулу, не могли передать ни опущенные плечи, ни отчаянное выражение лица. Она-то надеялась, что сможет все объяснить! Эта речь господина Петрова, эти меры! Представляет она их: вечное стояние в углу, запреты на прогулки и чтение, многочасовые занудливые нотации отвратительного содержания… Каждый кусок пищи – под аккомпанемент рассуждений о хлебе с водой, которых заслуживает преступница. И оставаться в гимназии, наказанной к удовольствию злорадствующих противниц, тоже невообразимо обидно и унизительно. Ведь правда на ее стороне!
Лулу передернуло. Ну почему, почему у других есть нормальный дом, добрые родители… «Есть дом, есть Я» – тут же всплыло в памяти. Правда! Для чего же он это говорил? Конечно, чтобы она приехала, если будет очень плохо. Он ведь сам сказал, что понял – ей бывает очень плохо. Лулу уже не сидела в унынии за партой в пустом классе. Она в возбуждении вскочила и зашагала от угла до угла. Ясно – надо ехать, но не по-глупенькому, по-детски… Надо послать телеграмму. Ага, правильно… Ведь почту всегда разбирает он сам. Лулу вырвала листок из тетради, несколько раз черкала и перечеркивала и, наконец, остановилась на таком тексте:
«Здесь больше не буду, виконт, пожалуйста, будьте в восемь на каменской».
ВСТАВКА ИЗ ДРУГОГО РОМАНА. НОЧНОЙ ЭПИЗОД.
Телеграмма, да еще с пометкой «срочно» – не обычная почта, которую не торопясь, на попутных лошадях доставляют из Каменской в Раздольное к утреннему чаю.
Почтовый чиновник дело свое знал: телеграмма явно касается театра боевых действий, и его долг срочно доставить ее семье полковника Курнакова. Верховой был немедленно послан в Раздольное, и уже в пятом часу утра спешно разбуженная прислугой Доминик непонимающе щурилась на прыгающие слова.
Еще через полчаса, поднятый специально для прочтения и толкования загадочной депеши Шаховской с удивлением читал вслух:
– «здесь польше буду виконт завтра»… длинный пробел… «пожалуйста будьте»… опять пробел… «восемь каменская».
– Ничего не понимаю, про что это? – Доминик подняла и опустила длинные, как стрелы, прямые ресницы. – Это от Виктóра? Поль, друг мой, вы же знаете – я плохо понимаю по-русски… Умоляю, скажите, на что это похоже?
– Больше всего на бред.
– Без подписи, без обращения… Муж объявляет, что завтра в Польше получит титул? Ему это обещали пожаловать? Наконец, Виктóру перепало хоть что-то! Он так отстал в карьере… Интересно, это лучше, чем чин генерала? А Каменская, разве это близко к Польше? Виктóр где-то рядом? Нет, скорее, у них своя, польская Каменская!
– Мадам, не ломайте зря голову. Это ерунда какая-то. Возможно, плод веселого застолья. На карьеру Виктора сетовать не приходится. Он достаточно успешен и не станет сходить с ума, торопясь порадовать вас таким способом. Скорее станцует в водевиле. Бросьте думать!
– Ах Поль,– кокетливо рассмеялась Доминик, – вы правы… Виктóр никогда не научится танцевать, я поняла это давно! Но присядьте, расскажите мне обо всем этом побольше… Вот, например, разве виконт – русский титул?
Шаховской вдруг взял телеграмму и, еще раз пробежав, смял, сунул в карман и скороговоркой сказал:
– Мадам, обещаю, после завтрака вы получите исчерпывающие сведения о титулах русского дворянства. Темно на этаже? Я провожу. – Он взял Доминик под руку и вывел из комнаты, приговаривая по дороге:
– Ну-ну, мадам, морщинки на лбу из-за этой чуши? Просто забудьте! Вот и ваша дверь – отдыхайте безмятежно. Не смею беспокоить вас больше посреди ночи.
Несмотря на все свои безапелляционные утверждения, в восемь утра Шаховской уже шел по платформе железнодорожной станции в Каменской.
ГЛАВА 8. «КАК СНЕГ НА ГОЛОВУ»
Наконец-то! А она уже отчаялась и измучилась ждать, думала он не придет. Но самой ехать, а тем более идти в Раздольное, хотя она, в общем-то знала путь, не было сил. Целый день хождения по городу, ночь в вагоне, которую она провела как на иголках, сидение с рассвета в Каменской, в зале – поезд почему-то пришел раньше… Еще эта история с продажей сережек! В ювелирной лавке так подозрительно на нее смотрели! Но на билет и телеграмму хватило, а вот на еду – нет. Голодная со вчерашнего дня. В зеркале дамской комнаты на вокзале она увидела воспаленные глаза, кудряшки, выбившиеся из-под шапочки, оттеняющие бледное лицо своей бронзовой яркостью… Виконт заметил ее сам, она даже не встала ему навстречу: ноги гудели, одолевала слабость, кружилась голова.
– Что такое, Александрин? – он присел рядом и оглядел ее.
Лулу вымучено улыбнулась:
– Здравствуйте, Виконт, вы сами телеграмму получили? Я так и думала. – Она говорила вдвое медленнее обычного.
– Вызвать надо было к себе. Разве можно в таком состоянии ехать? Там же есть около тебя люди. Они что, врача не приглашали? Невероятное что-то!
Ответа не последовало. Он, обхватив за плечи, заставил ее подняться со скамьи:
– Ясно. Это неважно сейчас. Едем.
Лулу покорно позволила себя вести. С появлением Виконта она лишилась остатков сил и внешне вполне оправдывала звание больной. Даже стоящий у самого выхода со станции автомобиль, со знаком в форме фиолетовой миндалины и красующейся в ней надписью «Опель», не вывел ее из апатии. Виконт помог ей устроиться на сидении, предложив: «Хочешь, приляг». Сам сел справа от нее на водительское место. Опель, кашляя и фырча, тронулся. Только на полдороге Лулу несколько взбодрилась и осознала: она же в первый раз путешествует на автомобиле! Совсем не страшно оказалось. Такой случай посмотреть поближе, как им управляют! Минуты две с интересом наблюдала, потом села прямо, потом придвинулась поближе и положила обе руки на руль сбоку...
– Это еще что такое?– практически повторил свой первый вопрос Виконт, однако, совсем другим тоном.
– Можно я немножко буду править сама? Ну, хорошо, не править, а просто за эту круглую штуку подержусь, как будто я тоже веду авто...
– Что за метаморфозы? Или там, на вокзале был триумф актерского мастерства? – Он посмотрел на нее и сбавил тон: – Да нет, ты нездорова, это видно.
– Просто я не ела ничего вчера, а сегодня и не спала, устала… А это что у него, гудок?
– Клаксон… Ничего не понимаю. В Ростове что, закончились запасы продовольствия? Ты едешь на обед? Боюсь, ежедневные прогулки с этой целью будут утомительны.
Лулу, вздохнув, заставила мысли вернуться к недавним неприятностям:
– Я поссорилась со всеми, я совсем приехала, вы послушайте…
Но рассказ получился, отнюдь, не драматичным. Вчерашнее ощущение безысходности напрочь испарилось: такое счастье, она добралась, вот Виконт, самый настоящий, крутит руль, передвигает какие-то рычаги… и, кажется, трагедией всю эту ситуацию вовсе не считает: послушал фразы две внимательно и серьезно, а потом стал сопровождать ее пылкое повествование то хмыканьем, то присвистыванием, то выразительными междометиями. Лулу невольно сама подбавила юмора в описание событий. На душе теперь было совсем легко. Только есть хотелось все больше, и чувство голода никакими разговорами не заглушалось. У Лулу уже не хватало запала вдаваться во все детали. Она закруглилась: