— Дуню, це шо за прыщ?
— Драгоценная Алена Тарасовна, — спокойно ответил за Дуню Илья Наумович, — я так понимаю, что вы хотели сказать «прынц», а «прыщ» у вас вырвалось от волнения. Совладайте с собою, пригласите меня за стол и угостите вашим знаменитым борщом, о котором говорит весь город.
— Ця божевильна[5] падлюка знае, як подступиться до людей, — буркнула Алена Тарасовна. — Ну милости прошу у хату. Я б вам, конечно, цей борщ з прывэлыкым удовольствием вылыла б на голову, так жалко ж борща. Дуню, сунь его веник у вазу и скажи своему нэдоразумению, шоб воно сидало за стол.
Илью Наумовича, судя по всему, ждали, поскольку стол уже был накрыт, на белой льняной скатерти стояли тарелки и рюмки, в мисках алели помидоры, нежно зеленели огурчики, меж кольцами домашней колбасы бледно розовело сало, а в хрустальном графине таинственно и зовуще поблескивала водка. Петро Васильевич, Илья Нумович и Дуня сели за стол, а Алена Тарасовна отправилась на кухню и вернулась оттуда с огромной кастрюлей, в пузатом чреве которой багрово и тяжело дышал борщ. Петро Васильевич робко глянул на жену и, получив от нее снисходительный кивок, предвкушающе потянулся к графину и разлил водку по рюмкам.
— Ну шо, будэм здорови, — провозгласил он и выпил, чуть ли не крякнув от запретного удовольствия.
— Будэм, будэм, — кивнула Алена Тарасовна. — Вы сальцем зайидайтэ, домашне, свиже… Чы, можэ, вам сала нельзя?
— Почему ж нельзя? — весело осведомился Илья Наумович, кладя тонко нарезанный ломтик сала на кусок ржаного хлеба.
— Ну, жидочкы… еврэи, то есть, воны ж сала не йидять?
— И давно вы в последний раз видели еврея, который не ест сала?
— Та я йих вообщэ никогда не видела.
— Ну так у вас устаревшие сведения. С тех пор как Карл Маркс и житомирский райотдел народного образования отменили налог на добавленную стоимость, сало признано кошерным продуктом, если его употреблять с водкой. Наливайте еще, папа.
Петро Васильевич, с искренней симпатией глядя на гостя, налил по второй.
— Дорогая мама и уважаемый папа, — торжественно проговорил Илья Наумович, поднимая рюмку с переливающейся водкой, — предлагаю выпить за то, что я имею неслыханную наглость оказать вам немыслимую честь просить руки вашей дочери.
Алена Тарасовна, уже поднесшая рюмку к губам, едва не поперхнулась. Петро Васильевич принялся робко хлопать ее по спине.
— Убэры рукы, шо ты мэни там настукиваешь своей курячей лапкой, — рявкнула на него Алена Тарасовна. Затем она грозно повернулась к Илье Наумовичу.
— Слухай, ты, нахалюга, — сказала она. — Ты зовсим совесть потерял чы с глузду зъехал? Ты подывысь на мою богыню и на сэбэ в зэркало. Ты ж юродивый. Твоя ж бидна мама, якбы знала, шо з нэйи вылизэ, так всэ ж соби позашивала б.
— Так уж устроено на свете, — притворно вздохнул Илья Наумович, — что из одних вылупляются красавцы, а от других шарахается их собственная тень. Но моя мама, а также мой папа были такие смешные люди, что невроку гордились мною.
— Хотела б я подывытысь на тех родителей, шо гордилися б такым шибэныком.
— Увы, — ответил Илья Наумович. — Поглядеть на них вам не удастся. Мои родители, земля им пухом, уже несколько лет как умерли.
Петро Васильевич сочувственно покачал головой и по новой потянулся к графинчику, но супруга хлопнула его по руке своею мощной дланью.
— На их месте я б тэж долго нэ зажилася бы, — бессердечно заметила она Илье Наумовичу.
— Мама, зачем вам их место, — пожал плечами Илья Наумович. — У вас теперь будет хороший шанс умереть на своем. Папа, не тушуйтесь, налейте нам еще водки.
— От токо попробуй налыты цьому выродку водки, — грозно предупредила мужа Алена Тарасовна. — Дуню, а ты чого молчышь? Твой отец — шо с него взяты? Вин вже давно нэ рэагирует, як всяки проходимцы обращаются с его женой. Пры ньому можно вылыты на его жену вэдро помоев, а вин будэ стояты и лыбытысь, як той сапог, шо просыть каши.
— Леночка, — вмешался в беседу Петро Васильевич, которому, видно, выпитая водка придала смелости, — шо то на всих кидаешься, як больная на голову курыця? Такый хороший чоловек прыйшов… Водку пье, сало йисть, доню нашу любыть…
— А тоби шоб выпить було с кем, так уже и хороший чоловек… Ты бы хоч спытав, яка у цього хорошего чоловека фамилия.
— Альтшулер, — с удовольствием представился Илья Наумович. — Илья Наумович Альтшулер.
— Чув? — Алена Тарасовна повернула к мужу сделавшееся бурякового цвета лицо. — Хочэшь, шоб твоя доня була Евдокия Пэтровна Альтшулер?