Первым меня Николка увидел.
Замахал руками: сюда, мол, скорее. Значит, жив отец. Бросил брату поводья, спешу в дом. Наткнулся на мать. Упала мне на грудь, обняла, беззвучно плачет. Да что же такое? Где он?
Лежит на своей кровати.
Голова запрокинута, на лбу ледяной компресс.
Тут же Семен Борисович, верный его товарищ. Обернулся, несколько раз скорбно кивнул, руки не подал.
— Такое горе, Мишенька. Врачи сказали, что никакой надежды. Давно уже помереть должен был. А вот — жив. Как будто тебя ждал. Вот и дождался. Ну, я пойду, во дворе буду.
Никакой надежды! Как же так? Надо в Калугу, в Москву, к лучшим врачам! У меня с собой Князев ярлык, я герой игры, я важный тренерский ассистент! Нашей семье теперь льготы положены…
У отца сильный жар, а лицо серое, на впалых щеках неопрятная седая щетина. Неужели конец? Почему? Что за болезнь? А как же наша миссия, тайная человеческая эстафета? Что мне делать с кожаным чемоданчиком, в котором непосвященный ничего без помощи наставника не поймет? Как мне теперь жить?
Отец зашевелился, компресс сполз со лба на сторону.
Я к нему наклонился.
— Папаша… папаша…
Открыл он глаза, а смотрит как будто сквозь меня. Бормочет:
— Все повторяется… все повторяется… Все прежние трагедии пошлым фарсом оборачиваются… мерзавцы… негодяи… снова начали людей убивать… ненавижу…
— Папаша, папаша, это я, Миша! Посмотри на меня!
— Михаил? Вот и хорошо. Вот ты и вернулся… Сейчас мы с тобой баньку истопим… А к речке сейчас не ходи… берег скользкий… паводок сойдет, тогда можно будет…
— Папаша!
— Все человечество одним махом кастрировали… Расплодили нелюдей… Но ничего… мы еще живы, мы еще повоюем. Вон, Мишка мой каким парнем стал… Настоящим… Без всякой пластины… И другие тоже станут… Не век нам этот проклятый мяч гонять…
Бредит. Что делать? Первым делом надо расспросить, что за болезнь и как лечили.
Семен Борисович во дворе на скамейке сидит, выстругивает ножом палочку. Бегу к нему.
— Как же все случилось, Семен Борисыч?
— А вот так и случилось, Мишенька… Почти две недели болезнь длится. Диагноз — крупозное воспаление легких. Ездили в районную поликлинику, отправили на госпитализацию. Лечение не помогло, состояние резко ухудшилось. Вызвали специалиста из Калуги, послали за мной. Калужский врач прописал новое лекарство, через три дня приехал снова. Осмотрел и сказал, что очаг распространился, произошла генерализация воспаления, есть признаки омертвения тканей. Еще сказал, что случай нетипичный и что лекарства не помогают. Записал симптомы, еще через день приехал вдвоем с седым старичком, профессором. Посмотрели вместе еще раз и вынесли окончательный приговор. Разрешили забрать из госпиталя домой. Еще один раз были вчера, уже в Зябликове. Не смогли скрыть удивления, что пациент еще жив.
Все ясно. Последние часы, значит, отцу остались.
Что же, пойду тогда к нему.
А он в сознании. Узнал меня, поманил рукой.
— Мишка…
— Да, папаша.
— Я скоро умру…
— Ты брось это, папаша. Я сейчас с дороги умоюсь, столько всего интересного тебе расскажу. Самовар поставим, соседей на рассказ позовем. А потом, когда поправишься…
Неуловимым движением бровей отец меня прервал.
— Послушай меня. Портфель я переправил в надежное место. Им он не достался. Но они умеют видеть пластину… некоторые из них. Всех, у кого пластина, снова будут убивать. Но у тебя ничего нет, тебе не нужно… Ха, пусть ищут…
Снова бредит? Не похоже.
— Какая пластина, папаша?
— Внутричерепная защитная пластина… Из титана…
Отшатнулся я невольно. Мгновенно вспомнил, что князь мне про титаноголовых людей говорил. Про то, что преступники они. И что Ярыжкин на них охоту ведет. Что же это получается?
— Что же это получается, папаша? Ты титаново… титаноголовый.
Усмехнулся отец, не ответил.
— Миша, для тебя есть письмо. Вроде дневника. Я там для тебя несколько месяцев записи делал. Спрятано в бане на чердаке, возле трубы. Понял меня?
— Понял, папаша.
— Повтори.
— Письмо в бане под трубой…
— Правильно. Я все вкратце, в общих словах написал. Тебе многое там будет не совсем понятно, комментариев требует. Ладно. Боялся не успеть… И так уже не успел. Может быть, другие за меня сделают… Там написано… Только к речке не ходи… сейчас паводок, вода быстрая… не ходи…
Снова заговариваться стал, взгляд затуманился, блуждает бессмысленно.
— Не ходи к речке… Вода…
Не верю. Не верю Ярыжкину, не верю князю. Никому не верю. Не может мой отец преступником быть. Сами они преступники, против главного тренера заговор составили и своей собственной команде вредят.