Поэтому я гораздо меньше уставала без него и за работой вовсе не нуждалась в его обществе. Что не помешало мне мечтать и строить планы о совместном путешествии по всей Европе. Однако не любовь меня подвигла — хотелось показать Мареку некоторые черты капитализма и уровень жизни людей, чтобы он сам сравнил их с нашим изумительным строем.
А вообще, как теперь вижу, не годилась я не только в жены. Даже и в любимые женщины-то едва ли…
В то время было введено военное положение. Я лично очень ему обрадовалась, и по весьма простой причине. Тринадцатого декабря 1981 года утром я подняла телефонную трубку — телефон не работал. Я разозлилась: опять бегать по соседям, звонить в бюро ремонта, ссориться и орать, черт бы их всех побрал! К счастью, я не успела начать свои мерзкие действия — узнала по радио, явление это всеобщее, не моё лично, а значит, ничего не надо предпринимать. Облегчение я испытала огромное и была искренне признательна генералу Ярузельскому.
Между прочим, хочу заметить — военное положение выявило ещё кое-какие детали. Я отправилась в город и обомлела: почти пустые автобусы и трамваи, безлюдные магазины, нигде никакой давки, никаких очередей. Воспользовавшись случаем, я кое-что купила и только позже уразумела, в чем причина необычного облика города.
Военное положение исключает свободу передвижения, на поездку необходимо разрешение. В Варшаву в тот день просто-напросто не понаехало все воеводство и вся страна, по городу шлялись исключительно варшавяне.
Меня осенило: ведь Варшава рассчитана на определённое количество людей, около полутора миллионов, и для полутора миллионов всего хватит. Однако, если изо дня в день приезжает ещё столько же или даже больше и вся эта орава пользуется городскими благами, ничего не поделаешь, всего будет недоставать. От радикальных выводов я удержалась, минирование дорог, взрывы проходящих поездов не планировала, но, думается, пожалела, что военное положение когда-нибудь кончится.
Военное положение продолжалось, когда из Алжира приехали Ивона с Каролиной. Естественно, они собирались вернуться обратно. У Ивоны оказался один неиспользованный билет на самолёт в ту сторону. Фамилия и первая буква имени совпадали с моими, появилась возможность путешествия задаром. Я, естественно, тут же собралась лететь в Алжир.
И дёрнула же меня нелёгкая добиваться поездки без приглашения, хотя приглашение от детей у меня было. Начала я с Союза писателей.
— Никаких препятствий, — заверила меня сотрудница из комиссии по выезду за рубеж. — Напишите заявление: над какой книгой вы работаете, укажите издательство, номер договора, содержание книги, место действия, предполагаемое название…
— Да-да, — прервала я вежливо, — собираюсь писать о двух детях, заблудившихся где-то в Африке, а название «В пустыне и пуще» [12].
Дама посмотрела на меня укоризненно и посоветовала обратиться к военному представителю в Министерстве культуры. Я пошла, почему бы не пойти. Представитель, услышав мою фамилию, порылся в памяти и сказал:
— А, это вы писали заявление насчёт машины. Ну и хватит, больше не требуется…
Как бы то ни было, но поездку оформили, я пообещала не бежать из Польши, вернуться и не принимать участия во всяких враждебных нашей стране действиях. Почему-то паспорт пришлось получать в польском гастрольно-концертном агентстве, неожиданно превратившемся в филиал паспортного бюро. Вышла какая-то накладка, паспорт опоздал на месяц, хотя лежал готовый с начала октября. Мы с Ивоной вылетели второго ноября.
Ивона прилетела в Польшу получить водительские права. Получила их за месяц и так и не призналась, сколько ассигновала на взятку. Впрочем, инструктор никакой ответственности за неё не нёс, ибо в Польше она не собиралась проехать самостоятельно ни одного метра, о чем инструктор прекрасно знал. К Ивониным водительским правам я вернусь чуть погодя — они доставили нам немало хлопот.
Прилетела я в Алжир и прежде всего познакомилась с дорогой через Кемис-Мелиану. Страшное дело! Рекомендую взять в руки «Сокровища» и почитать о впечатлениях Яночки и Павлика, хотя, разумеется, эти впечатления мои собственные. Кошмар, а не дорога, хотя, может, она уже и не существует, в последний раз я видела, как её пытались спрямить. Несмотря на весь пережитый ужас, я часто её вспоминаю
«Сокровища» прошу прочитать, там все описано достоверно. Алжир у меня получился, и потому, очевидно, я эту книгу люблю. Правда, каменоломню никто не разрушал, однако такое в принципе возможно. Могу поведать о своих переживаниях по этому поводу, правда, не в Алжире, а в Варшаве.
Поскольку я не была мальчишкой и никогда не стреляла из трубочки, не взрывала бертолетову соль и прочие такие вещества, взрывной материал доставил мне массу хлопот. Бредни выдумывать не хотелось, и я потребовала разъяснений от Марека, имевшего по этой части большой опыт. Пожалуйста, он готов служить советами и всеми своими знаниями. Я приобрела составные, изготовила взрывчатую смесь и на всякий случай отправилась проводить испытания на наш участок. Лежал глубокий снег. Ко мне сбежались все окрестные кошки, я угостила их фаршем, а войти на участок не" сумела — калитку заклинило намертво. Остатки фарша я бросила как можно дальше — ох, как кошки ходят по снегу, неописуемо! Все-таки они добрались до угощения, и я могла приступать к опыту.
Фитиль получился, даже горел как надо, но догорал до взрывчатки, и привет. Фитиль гас, взрываться ничего не желало. Я растерялась, вернулась домой и приступила к новым опытам. Никакого толку. Изготовила потрясающую взрывчатую смесь и изо всех сил лупила по ней молотком на лестнице — никаких результатов.
— Чего ты напугал, к чертям собачьим? — с претензиями набросилась я на Марека. — Я же не собираюсь взрывать Белый дом! Я всего-навсего пишу книгу!
Он попытался взорвать смесь собственноручно и тоже пришёл в недоумение — просто-напросто нынешние спички никуда не годятся. Не на взрывы рассчитаны. Он принёс старые охотничьи спички. Сколько мы намучились, чтобы взорвать крышку от кофейной банки, это уму непостижимо. В конце концов удалось добиться хоть какого-то результата, и я успокоилась.
В Алжире мой сын с ходу взмолился:
— Мать, ради Бога, поезди с Ивоной, ей ведь детей возить, надо научиться!
Я понимала его прекрасно. В качестве инструктора попробовала поездить с невесткой.
У молодых людей железная психика и стальные нервы. Ивона водила машину спокойно, без всяких выкрутасов, но обладала одним недостатком — никак не желала принимать в расчёт педаль тормоза. Невзлюбила её, и все тут. И убедить Ивону пользоваться педалью представлялось мне прямо-таки сизифовым трудом. Вспотевшая, вся на нервах, я наконец предложила:
— Знаешь, поводи машину по кругу и постарайся подъехать к дому, а я посмотрю из окна.
Дети тогда жили в Махдии, в доме у шоссе, на третьем этаже. Подъезжали к дому следующим образом: с шоссе надо резко свернуть вправо и въехать на дополнительную параллельную полосу. Элементарное дело, ничего сложного. Ивона послушалась.
Я наблюдала её манёвры из окна. Свернуть резко вправо ей удалось запросто, но отвращение к тормозной педали привело к тому, что она упёрлась носом в забор школы. Сумела затормозить, лишь ткнувшись в него, дала задний ход, въехала на школьный двор и, сделав полный круг, подвела машину к дому. Я мягко (правда, на повышенных тонах) попросила, чтобы Ивона попыталась повернуть сразу, минуя школу. Она попыталась, опять остановилась перед забором, дала задний ход и подрулила к дому. В очередной раз, проигнорировав забор, она сразу вкатила на школьный двор…
Огорчённая, я сообщила о невесткиных успехах сыну, и принялись мы обучать Ивону сообща. Возвращались из Махдии в Тиарет, Ивона вела, мы спокойно её инструктировали.
— Впереди грузовик, а навстречу едет машина, пропусти её. Не хватит места разъехаться, тормози. Грузовик впереди, тормози. Грузовик!.. Тормози!!!
Мы заорали оба в один голос. Ивона успела тормознуть.
— В машине, на которой я училась, тормоз что надо — лишь прикоснёшься, уже остановилась, — обиделась Ивона. — А тут педаль плохо работает.