— С кем? — недоверчиво осведомилась она.
— Откуда мне знать — с кем? Такой высокий, красивый…
— У нас все красивые, — мрачно ответствовала она, но заколебалась и махнула рукой.
В суматохе на чемодан Саси никто и внимания не обратил. Пиджаки преспокойно отправились в Алжир. Железо уехало на конвейере. Я прорвалась через дежурного у дверей и полетела платить пошлину по своему собственному паспорту, когда самолёт уже набирал высоту.
Роберт части кузова у Саси получил, а трусливых контрактников спровадил на такси. Ехали они куда-то на юг, не помню, в какое селение, во всяком случае по эту сторону Сахары. Автобусное сообщение оставляло желать лучшего. Я пыталась во время пребывания в Алжире узнать, имеют ли алжирские автобусы хоть какое-то расписание? Оказалось, имеют и придерживаются его с точностью до полутора суток. Забери знакомые Робертово железо, он отвёз бы их сам, а автобуса пришлось бы ждать Саси.
А затем, как я сказала, Роберт пропал.
Зося и Моника улетели к нему, все вместе отправились в отпуск во Францию, и тут их след затерялся. В Алжир они не вернулись, в Польшу не приехали, никто ведать не ведал, что с ними случилось. Марек со свойственным ему оптимизмом утверждал — Роберт записался в Иностранный легион или стал торговать наркотиками и теперь сидит в тюрьме. Зося и Моника наверняка тоже. Я перетерпела эти утешительные прогнозы, полагаясь на собственные предчувствия.
И в самом деле, через несколько месяцев мой ребёнок нашёлся в Канаде. Выезд он оформил во Франции, Канада его принимала. Фирма оплачивала проезд, предоставляла часть мебели и полугодовую стипендию на изучение языка, нужного ему как телеге пятое колесо, а потом работу. Наконец-то ему пригодилась любимая профессия — производство точных приборов. Когда я летела на Кубу, я уже имела адрес Роберта в Гамильтоне.
На Кубу меня отправили в командировку. Там проводился конгресс детективов, пардон, авторов детективных произведений. Пригласили писателей из стран народной демократии, Центральной и Южной Америки и несколько человек со стороны. Думаю, от нас никто не захотел ехать, а посему пихнули меня. Я согласилась сразу и совершенно забыла — ведь лететь туда придётся через Бермудский треугольник.
Бермудского треугольника я боюсь панически, и пусть никто меня не уговаривает, что там ничего нет. Сама убедилась — есть. Сейчас об этом расскажу.
Выехала я в спешке. Министерство оформило моё дело так идиотски, как только могло: я не получила никакой информации, никакой валюты, деньги — кубинские песо — сняла со своего счета. Иначе летела бы без гроша. Я представляла себе лишь одно: по пути будет Прага, а потому взяла и кроны. Доллары оставила дома, даже мелочь выложила — зачем мне обменная валюта на трассе Варшава-Прага-Гавана. Я не взяла ни одной своей книги, постаралась только не забыть купальник. Что касается книг, то, честно говоря, у меня самой их не осталось, а переиздания ещё не вышли.
В Праге выяснилось — транзитом летят двое: какой-то наш парень в Панаму и я. Парень не имел ни гроша в чешских деньгах, следующий самолёт вылетал лишь вечером. Мы шлялись по городу, я поставила ему пиво и скромную еду. Пересадка в Монреале оказалась полной неожиданностью, в свою очередь парень поставил мне напитки и подарил тридцать пять центов — послать открытку детям. Ждали недолго, вылетели.
Погода с самого начала была прекрасная. Чистое небо, солнце непонятным образом всходило дважды, все очень мило. И вдруг ни с того ни с сего самолёт врезался в туман. Густое молоко на высоте почти десяти километров, вата со всех сторон, вверху, внизу, впереди и сзади. Я возмутилась.
— Ну и что это значит? — показала я вид за окном.
— А вы не знаете? — удивился парень. — Бермудский треугольник.
— Езус-Мария!!!.. — Волосы у меня зашевелились, и я едва не задохнулась. — Вы уверены, что мы летим вперёд? — в панике вопросила я.
— Вроде бы крена нет, да в Бермудском треугольнике никогда ничего не известно…
Стиснув зубы, я начала считать километры. Скорость сообщили, часы на руке шли точно, сосчитала — туман тянулся на протяжении тысячи двухсот километров. Многовато…
Зато какое облегчение наступило, когда внизу я увидела океан и острова, описать невозможно. Куба уже почти видна, острова и морской простор вокруг как рекламная картинка Цвет воды показался мне совершенно ненатуральным, от светлой зелени до темно-фиолетового через все оттенки голубого и зеленого. Я поинтересовалась, отчего это происходит, уверенная, что оттенки зависят от цвета разных водорослей. Парень летел в Панаму не первый раз и объяснил: ничего подобного, никаких водорослей, просто разный песок на разной глубине просвечивает сквозь кристально чистую воду. Так оно и оказалось, позже я все увидела вблизи и сама входила в такую воду.
На месте обнаружились разные сюрпризы. Во-первых, кубинскими песо я могла обклеить сортир! Иностранцы на Кубе расплачиваются долларами. Существуют также особые средства оплаты, нечто подобное нашим бонам, коими когда-то расплачивались в коммерческих магазинах. Меня обязаны были снабдить ими в Варшаве, но, как я уже сказала, министерство все оформило блистательнейшим образом, отправив меня без гроша в кармане. Во-вторых, я официально и в единственном числе представляла Польскую Народную Республику и на конгрессе от меня ждали доклада. Ну что же, будет вам доклад. В-третьих, польская литература на Кубе кончилась на Мицкевиче и «Quo vadis» [15], и никто больше в глаза не видел ни одной польской книги. Ах нет, простите, в посольстве ещё отыскалась «В пустыне и в пуще».
Мне дали переводчицу, Беатриче, молодую негритянку с самыми прекрасными глазами, какие только бывают на свете. И вообще красавицу, на голове у неё тридцать две косички. Ясное дело, сама я не считала, просто спросила. Беатриче истинная аристократка, её прабабку привезли на Кубу невольницей прямо из Африки, и ни разу в семье не случались смешанные браки. Чёрная раса сохранилась в нетронутом виде.
Впечатлений и переживаний нахлынула уйма, одно за другим. Я едва не сделалась причиной польско-кубинской войны, зато укрепила болгаро-кубинские отношения. Расскажу обо всем тематически, пренебрегая хронологией.
Официальных выступлений я сделала два. Первое прошло легко на встрече литераторов, журналистов и переводчиков, и всем очень понравилось. Потом состоялся приём у министра культуры, и я снова представляла Польшу.
Кубинские переводчики выдрессированы потрясающе, текст проговаривают слово в слово. Беатриче посерела, когда переводила меня, но говорила как положено, фразу за фразой. Испанский язык — не китайский, сориентироваться можно. Я не сказала ничего чрезвычайного, посоветовала из элементарной доброжелательности, чтобы спустя двадцать семь лет существования кубинцы избавились от шпиономании и идеологической бдительности и расширили интересы. В Польше это сделали, и ничего страшного не произошло. Правда, если учесть тогдашнее положение у нас, признаюсь, убедительность моих доводов явно была не на высоте.
Господин министр вскочил и зажигательно произнёс какую-то пламенную тираду. Встреча превратилась чуть ли не в митинг. После этого весь конгресс старался обойти меня широкой дутой вплоть до момента, пока не обнаружилось, что я пребываю в дружеских отношениях с Юлианом Семёновым, который, впрочем, прекрасно владел пером. Дружба наша выявилась из-за посеянных мной сигарет, а без курева мне не прожить. За песо доступны лишь дешёвые сигареты без фильтра. Я разозлилась, помчалась к Семёнову и потребовала купить мне какие-нибудь американские.