Эду всё ещё держат в палате, и Ольга ворчит, что мы снова сидим, не как обычно. Она катает по тарелке стручковую фасоль, пытаясь сложить её параллельно. Птичник советует ей есть, пока не остыло.
– И вообще, сегодня у нас киновечер, так что не тормози, – добавляет Ник.
Ольга смотрит на него. Не будем уточнять, что мрачно, она всегда смотрит мрачно, и продолжает раскладывать фасоль. Кажется, я вижу, как трясется от беззвучного смеха Кит. Ник шумно втягивает сквозь зубы воздух. Он может сдержать себя. Мы все адекватны в столовой, помните?
По пути в общую, я останавливаюсь у палаты Эды. Там тихо, но стоит мне постучать, она отвечает.
– Кто здесь? Ник? Психе?
– Это я.
Глухой удар, и створка дрожит. Эда, кажется, рухнула на неё всем весом.
– Отлично, а то я думала, что от скуки умру. Когда меня уже выпустят? Не могу больше одна, сколько можно? К тому же, киновечер пропускать не хочу, сегодня что-то интересное должно быть.
И правда, почему её не выпускают? Судя по голосу Эда уже вполне адекватна. Может, если я попрошу Птичника, он всё равно будет наблюдать за нами, что ему мешает…
– И меня достали эти тени, они постоянно шипят и превращаются в змей, потому что как змеи же. Под кроватью целое гнездо, и мне кажется, что под подушкой тоже.
Так, стоп.
– Какие змеи? – спрашиваю я.
– Те, которые из теней. Не бойся, они не пролезут ни под дверью, ни в замочную скважину. Или ты не боишься змей?
Я даже не знаю, что на это ответить.
– Слышишь, – шепчет сестра. – Она всё ещё не здесь.
– Эда, – выдыхаю я. – С тобой всё в порядке?
Раньше такого никогда не было.
– Раньше с тобой такого не было.
Она погружалась в галлюцинации, но не настолько. Это не тянулось целую неделю!
– Что случилось? – почти шепчу я двери. Сестра тоже прижимается к створке, подмигивает мне целым глазом.
И голос Эды, приглушенный несколькими сантиметрами дерева, виноватый и усталый.
– Я не знаю. Я перестала пить их, потому что думала, что это бесполезно. Птичник давал мне таблетки, а я только делала вид, что глотаю, и выплёвывала потом в окно. Мне не нравится, что они дают мне эти таблетки. Не нравится, что они синие. Синий, где-то был цветом смерти, или там был белый, знаешь…
О боги, неужели всё так просто? Мне нужно рассказать Яну, пусть следит, чтобы Эда проглотила свои таблетки, и она вернётся к нам.
Я наталкиваюсь на насмешливый взгляд сестры. И знаю, что она хочет сказать ещё до того, как она открывает рот.
– А какое право ты на это имеешь? – спрашивает она. – Эда сама должна решать, пить ей или не пить таблетки и видеть ли галлюцинации.
Она права. Права, но всё же.
– Эда ведь не говорит, что тебе нельзя умереть, так?
Я запуталась.
Эда уже не стоит у двери, я слышу её бормотание из палаты. Птичник точно надел на неё смирительную рубашку, странно, что вообще в Клетку не увёл. Я могу за неё не беспокоиться, пока.
Мне надо подумать.
Кино – идеальная для этого возможность. Никто не кричит, не отвлекает друг друга. Все молча смотрят в экран, и я, устроившись между Китом и Ольгой, могу погрузиться в себя.
Ян, устроился на подоконнике, как на насесте, спрятав руки в карманы халата. Я могу рассказать ему всё прямо здесь. Могу, но буду ли?
Ольга снова сидит, держа спину идеально ровно, не касаясь спинки дивана. У Кита в руках блокнот, кудряшки мокрые после душа. Ник лежит на кресле. Сестра забилась в угол, ближе к подоконнику и Птичнику. Лампу мы выключили, и из-за белого света экрана призраками кажутся все. Даже Птичник. Даже я.
А ведь я могла бы быть призраком, если бы всё получилось немного по-другому. Если бы она была сильнее и съела меня первой.
Кит зевает и кладёт голову мне на плечо. Первые несколько секунд я не могу пошевелиться. Его волосы щекочут мою шею, глаза полузакрыты. Все остальные смотрят в экран, и я шепчу:
– Тебе скучно?
Он царапает воздух пальцами и, не отрываясь от меня, достаёт блокнот.
«Немного. С комментариями Эды было бы веселее».
Я только начала думать о чём-то приятном, как мне напоминают. Птичник всё ещё здесь, неотрывно следит за нами, и я могу ему признаться. Я даже хочу ему признаться. Или не ему, мне надо это выпустить, слишком сложно держать в себе.
Забираю у Кита блокнот.
«Могу я рассказать тебе секрет?»
Он поворачивает голову, наши взгляды встречаются. Я бы могла сидеть так… Долго. Смотреть ему в глаза, чувствовать тепло его тела под бормотание телевизора.
Кит улыбается и кивает, и мне приходится опустить взгляд, чтобы написать.
«Эда рассказала мне, почему она в последнее время», – кусаю кончик карандаша, подбирая слово, – «Такая».