Я ненавижу тишину.
У нас дома всегда было тихо. Может, до смерти мамы квартира и была наполнена звуками, но не после неё. Отец каждое утро бесшумно уходил на работу и бесшумно возвращался. По вечерам сидел перед телевизором с выключенным звуком и что-то читал. Он не умел или не хотел поддерживать разговор. Тихие соседи. Тихая улочка под окнами. Долгими ночами, лёжа без сна в кровати, окружённая тишиной, задавленная ею, я чувствовала, как перестаю существовать.
В школе было не лучше, там меня игнорировали. Казалось, что призрак – я, а не моя сестра. Я всё ждала, пока кто-то пройдёт через моё тело, может, вздрогнет от холода, и не почувствует ничего больше. Я начала забывать, как говорить. Это было грустно, и смешно, и страшно.
И однажды утром понедельника я поняла, что не могу терпеть. Сняла бельевую верёвку с крючков, сделала петлю и накинула её себе на шею. Первая попытка. Тогда я тоже надеялась, что всё получится и я исчезну из этого мира.
Отец вытащил меня из петли и вызвал скорую.
Я рассказала психиатру всё. Про свою отвратительную жизнь, про тишину, про больницы и – про сестру, которая, как настоящий злобный призрак, преследовала меня. Психиатр смотрела на меня огромными, удивлёнными глазами, будто в первый раз такое слышала.
Через неделю нас с сестрой привезли в отделение.
Сначала мне казалось, что здесь тоже слишком тихо. Я впервые лежала одна в палате и почти не могла спать. Первую неделю я часами смотрела в потолок, ни с кем не разговаривала и могла потерять сознание днём. Из-за недосыпа, говорил мне Ян.
Через неделю Хриза, обдавая меня волной кофейного запаха, прочитала вслух мою первую схему лечения. Я не поняла ни слова, но этого от меня и не требовали. Только глотать таблетки и терпеть уколы.
Эда с Ником начали заглядывать в нашу палату, разговаривать, вытаскивать нас в общую комнату или лабиринт. Нас было всего четверо, Ольга и Кит появились позже, но я даже к такому вниманию не привыкла.
Бессонница прошла. Но это не значит, что жить стало легче.
Я всё ещё хочу избавиться от всех своих проблем разом. И от сестры. Если бы мне дали просто уйти из этого мира, было бы легче.
А вы, может, вы мне поможете?
У вас нет при себе бритвы или пилочки для ногтей?
2
Из Клетки меня выпускают в следующий понедельник.
Ещё до завтрака – Птичник звенит ключами и, зевая, говорит мне освободить палату. На нем синяя футболка, под цвет кругов под глазами, и мятый белый халат. Ещё он ходит в старых вьетнамках, и можно увидеть татуировку на левой ступне – маленького снегиря с алой, похожей на кровавое пятно, грудкой. Мы всегда спрашиваем, что она значит, но он не говорит. Он вообще не очень разговорчивый, и всё, что я слышу это:
– Иди завтракать. Только умойся сначала.
Ян, так зовут нашего Птичника на самом деле, не идеален, но мне он нравится больше Хризы. Многим из нас. Поэтому я не пререкаюсь, хотя и хочется спросить, зачем выходить, если вскоре я снова отправлюсь в Клетку.
А лучше сразу на тот свет.
Из зеркала в душевой выглядывает отражение. Расчёску мне не давали, поэтому волосы спутались, губы рассохлись, но всё остальное такое же мрачное и недовольное жизнью, как было.
– Симпатяжка, – говорит сестра, скаля зубы.
В зеркале она не отражается, но мне достаточно посмотреть на своё лицо.
Умывшись одной рукой и попробовав пригладить волосы, я иду в столовую. Хорошо, что у нас тут нет никого с клаустрофобией, потому что комната тесная, потолок слишком низкий. Место внутри нашлось только для одного большого стола и двух лавок. Еду нам приносят снизу, из кухни.
Я оказываюсь внутри первая, сестра садится рядом. Мы не успеваем заскучать, когда открывается дверь и заходят остальные. Если они и рады снова меня видеть, то ничего не показывают. У нас правило – никаких ссор и выходок в столовой. Иначе нас будут кормить отдельно, в палатах, а это скучно. Три раза в день мы ведём себя почти нормально.
Молча, все занимают свои места.
На моей стороне: Я, сестра, Кит и Ольга. Напротив: Ник и Эда. Принца кормят внутривенно.
Пока санитары разносят хлеб, яйца и тарелки с кашей, я расскажу вам обо всех.
Эти люди – единственные, с кем тут можно общаться. Мы живём вместе, едим вместе, делаем всё вместе. Больше не с кем. Потому что к нам не допускают посетителей, а нас самих не выпускают наружу. Замкнутая система переваривающая саму себя.