Она отворачивается к притихшей комиссии.
– Вероятно, это реакция на посторонних. Но как видите, мы привыкли справляться с подобными случаями.
– А она молодец, – говорит сестра.
И я проваливаюсь в сон.
Я прихожу в себя в незнакомой палате. Солнце светит прямо в глаза, кровать даже не застелена, только голый матрас и подушка.
За плечо меня держит Хриза.
– Тебе повезло, – первое, что она говорит мне. – Не успела выпить. Иначе пришлось бы промывать желудок.
Я привычно молчу.
– Ян поставил тебе слишком большую дозу, но не злись, он не специально. Зато ты спокойно проспала всю комиссию, – она улыбается, будто это такое достижение.
Я разлепляю пересохшие губы.
– Где мы?
– В восьмой палате, – спохватывается она. – Все были на нервах, поэтому Ян просто положил тебя в ту, ключ от которой нашёл первой.
Такое глупое объяснение.
Сестра подходит к изножью кровати. В свете она кажется полупрозрачной, слишком нереальной. И мне кажется, что я сейчас выгляжу так же.
– Но я не поэтому тебя разбудила, – продолжает Хриза, не обращая никакого внимания на сестру. – Эда уже уезжает.
Наверное, на меня всё ещё действуют лекарства.
Я ничего не чувствую.
– Я решила, что вам нужно попрощаться, вы же дружите.
Тупо перевожу взгляд с сестры на Хризу.
– Не попрощаться, конечно, она может и вернуться. Но я надеюсь, что нет. Если вернётся, значит, моё лечение не работает, – и она встаёт, тянет меня за собой.
Я похожа на марионетку, потому что послушно поднимаюсь.
Хриза ни разу не спотыкается, пока мы идём к двери. Достаёт ключи, пропускает меня вперёд. Лестница освещена так ярко, мне кажется, что контуры ступенек расплываются.
Тёплая ладонь Хризы лежит на моём плече.
Она ведёт меня к выходу – двойным стеклянным дверям. За ними уже не отделение. Другой мир. Реальный мир, наверное. Я уже не уверена.
Сначала я не узнаю Эду. Она сменила серую пижаму на джинсы и изумрудно-зелёный свитер. Под длинными рукавами не видно шрамов. У неё непривычно адекватный вид.
И она улыбается нам с сестрой.
– Психе, они тебя ко мне выпустили!
Хриза убирает ладонь с моего плеча, чтобы Эда могла заключить меня в объятья. Её свитер колется. И от неё почти не пахнет лекарствами.
– Прости, что сама тебе ничего не сказала. Я хотела, безумно хотела, но так боялась сглазить. Пришлось молчать. Знала бы ты, как это тяжело, просто ужас!
– Ага, – выдаю я.
– И это всё так неожиданно. Думала, я тут всю жизнь пробуду, а меня вдруг выпускают, – она смеётся, и это тоже звучит так нормально. – Даже не знаю, что буду делать!
Я смотрю на неё и не знаю, что сказать.
– Это так невежливо, – бурчит сестра из-за спины. – Ты портишь ей день выписки.
Но день Эды испортить невозможно. Она сияет.
– Не закисните тут без меня. Может, я опять сломаю себе пару пальцев или откушу что-нибудь. И вернусь, – она снова смеётся.
Хриза, я уже забыла, что она здесь, смеётся тоже.
– Надеюсь, что нет.
– Я тоже на это надеюсь.
Эда снова прижимает меня к себе ещё крепче. И, отстранившись, подхватывает свою спортивную сумку.
– Постарайтесь вылечиться и выйти ко мне. Представь, как здорово будет встретиться снаружи! И передавай сестре привет. И Нику, Принцу, Ольге, всем! – с этими словами она выходит в стеклянные двери.
Створки бесшумно закрываются, и я остаюсь одна.
Сестра и Хриза, всё ещё стоят за моей спиной, но всё равно – я одна.
– Эвелина, – зовёт меня наш врач. Та самая, которая только что, по сути, выгнала Эду наружу. – Пойдём назад.
И я иду за ней, потому что больше мне ничего не остаётся.
12
– Нам очень повезло, что мы прошли комиссию, – говорит Птичник. – А тебе, что не попала в Клетку.
Ему лишь бы запереть кого-нибудь.
– На этой неделе из корпуса не выходишь, – продолжает он.
То есть, никаких пробежек и даже прогулок. Целую неделю. Даже самые жестокие судьи таких приговоров не выносят.
– От этого я на самом деле сойду с ума, – жалуюсь я Нику.
Он как раз собирается наружу, побегать, пока не начался дождь. Но вместо сочувствия я слышу:
– Хватит ныть. Я торчал в Клетке и больше недели.
Провожаю его взглядом – до самой двери с окошком, показываю вслед язык и иду в палату к Принцу.
Ольга уже сидит там, расчёсывая ему волосы. Я устраиваюсь рядом и смотрю, как она аккуратно распутывает отросшие пряди, медленно водит расчёской. Скоро Птичник снова придёт сюда, чтобы его подстричь.