Неуклюжие с виду автоматы ловко и бесшумно покрывали корпус «Одиссея» последним защитным слоем. Методично, без лишних движений продвигались они вдоль металлического каркаса, отбрасывая удлиненные тени на шероховатый скальный грунт планеты. Черные остроконечные вершины гор на горизонте жадно поглощали остатки пламенеющего диска Проциона — последней звезды этого сектора Галактики.
Завтра «Одиссей» стартует к Земле, увозя с собой новые крупицы знания, вырванные у черной космической бездны ценой многих лет одиночества, порой отчаяния, все растущей ностальгии.
Команда «Одиссея» возвращалась, овеянная славой первооткрывателей — никому еще не удавалось забираться так далеко. Быть может, Кортес, командир корабля, рискнул бы продолжить полет дальше, за пределы четвертого сектора, но неожиданный взрыв сверхновой в корне изменил его планы. Мощная гравитационная буря неотвратимо надвигалась на крайние звездные системы третьего сектора, и войти в этот сектор было равносильно самоубийству. В такой ситуации возвращение в солнечную систему было единственным разумным решением.
Фокс подошел к металлическому каркасу и вошел в лифт. Поднялся в Центр управления. Здесь царили тишина и покой. Лишь сквозь прозрачную панель блока памяти было видно, как сновали в бешеном ритме кассеты с мнемо-кристалликами, беспрерывно снабжая компьютеры новыми данными для вычислений. По-видимому, цикл расчета обратной траектории «Одиссея» еще не был завершен. И неудивительно, если учесть те новые условия, в которых они оказались.
Вот уже несколько дней Фокс не мог спокойно работать. Им владело какое-то непривычное, гнетущее чувство тревоги. Нет, это был не страх. Ведь страх — Фокс в этом не раз убеждался — всегда имеет определенную реальную причину, которую можно проанализировать и попытаться устранить. Чувство же, овладевшее им, было тем более мучительно, что совершенно не поддавалось объяснению. Он внезапно ощущал резкий сердечный спазм, его сознание охватывала тревога, казалось, даже мозг замирал, а уже спустя несколько мгновений это состояние проходило, и он силой воли заставлял себя спокойно заниматься своим делом. Но и это продолжалось недолго. Быстро наступало утомление, заставлявшее его, совершенно безоружного перед безумными мыслями, безвольно откидываться в кресло.
Вновь и вновь возвращался он мысленно к моменту посадки на П-3, еще раз с самого начала анализируя все, что тогда произошло.
Франк первый принес весть о сигналах, поступающих с планеты П-3. В системе Проциана она была третьей, считая от звезды, и они намеревались миновать ее, так как почти полное отсутствие атмосферы и ничтожные размеры планеты не сулили никаких открытий.
Тщательный анализ спектра испускания выявил характер сигналов. Правда, по силе они едва превосходили уровень шумов, но уже с первого взгляда производили впечатление кодированной информации. Разумеется, это была всего лишь гипотеза — тем более, что сигналы внезапно ослабли, и нельзя было даже мечтать об их расшифровке. Однако ни одним шансом — если только таковой существовал — пренебрегать было нельзя.
Кортес принял решение изменить курс. Цифроны быстро пересчитали параметры кривой Гольдбаха и цикла посадки. «Одиссей» отклонился от оси системы в сторону орбиты П-3.
Выйдя на орбиту, они могли невооруженным глазом наблюдать на мониторах скальные массивы, изрезавшие поверхность планеты во всех направлениях. Прекрасная видимость сама по себе свидетельствовала о необычно разреженной атмосфере.
Корабль по спиральной траектории медленно подошел к месту посадки, сел на скальный грунт. «Одиссей» оказался в центре небольшой котловины, с трех сторон окруженной высокими горными хребтами. С четвертой стороны, за обрывистым склоном, лежало совершенно плоское плато.
Первыми, как обычно, на поверхность планеты вышли цифроны с рабочими автоматами. У Фокса всегда вызывало зависть это их право первого шага. Разумеется, он знал, что все это делается ради безопасности людей, но все же первый шаг — это первый шаг.
Через несколько минут были получены первые данные: атмосфера на П-3 очень разрежена, содержит четыре процента кислорода, остальное — азот, гелий, аргон; притяжение также незначительно — пятая часть земного; слабое магнитное поле, мощное собственное гамма-излучение и космическое. Период обращения вокруг собственной оси — семь часов двадцать минут, а вокруг Проциона — около 4200 земных часов.
Эти данные не содержали ничего сенсационного. Следов белка цифроны не обнаружили. После проведенной автоматами рекогносцировки на поверхность планеты вышли Фокс и Томас, чтобы произвести обычные в таких случаях замеры и наблюдения.
— …Расчет обратной траектории закончен, — монотонным голосом произнес робот.
Фокс очнулся от воспоминаний: перед ним стоял цифрон, держа в протянутом манипуляторе кассету с лентой.
Фокс даже не пытался вникнуть в смысл этих слов. Он неотрывно смотрел на пять стальных, покрытых пластиком пальцев манипулятора, которые крепко держали кассету.
«Какого дьявола их не называют просто руками? — думал он. — Мы сконструировали по своему образу и подобию кибернетические создания, превосходящие нас почти по всем показателям, а теперь боимся признать, что они на нас похожи… Прячемся за разные там термины: «манипуляторы», «перцепторы»… Вся эта врожденная магаломания не позволяет нам признать за ними право свободно мыслить, хотя, честно говоря, мы не очень-то представляем себе, что у них там в котелке варится. Удовлетворяемся обманчивым сознанием неограниченной власти над ними».
Он медленно протянул руку, чтобы взять у цифрона кассету. Посмотрел роботу в «лицо»: главные линзы глядели прямо в глаза Фоксу. «Видеорецепторы, черт бы их побрал! Да от одного их взгляда тронуться можно!» — Фокс внезапно поймал себя на том, что всю злость, которая так часто овладевала им, он подсознательно перенес с людей на цифронов. Все чаще и чаще именно на них вымещал он свою тоску и тревогу.
— Можешь идти, — взяв себя в руки, спокойно сказал он. — Пусть автоматы проверят вакуум в акселерационных трубах. Направь также вездеход за командой. Может, они чересчур нагружены и поэтому задерживаются с возвращением.
Цифрон двинулся к выходу. Шел он ровным, размеренным шагом и в своем комбинезоне был сзади почти неотличим от человека. Это был самый совершенный автомат, сконструированный на Земле. И все же каждый из четырех членов экипажа относился к цифронам с едва прикрытой неприязнью. Быть может, это была подсознательная зависть, вызванная их безотказностью и выносливостью? А может, обыкновенный страх перед конкуренцией, которую составляли они людям во время дальних космических рейсов?
Истекали уже вторые сутки пребывания «Одиссея» на П-3, и сигналы, которые их привели сюда, все не повторялись. Кортес уже усомнился в том, что им удастся найти источник этих сигналов, и готов был приписать все это какой-то необъяснимой ошибке.
Тем не менее предпринятые исследования указывали на то, что естественный облик планеты — его-то после стольких лет они умели безошибочно угадывать — был слегка нарушен. Несколько раз наталкивались они на внезапно исчезавшие в скальной расщелине следы, которые напоминали рисунок, оставляемый гусеницами вездехода. Этим следам местами сопутствовали единичные углубления размером с крупную монету, неожиданно появлявшиеся и столь же неожиданно пропадавшие…
— Возвратилась экспедиционная группа. Направляю рабочие автоматы…
Цифрон снова стоял перед Фоксом, ожидая согласия. Тот тяжело поднялся с кресла и посмотрел на второй монитор.
У подножия «Одиссея» Кортес с двумя другими членами команды — Франком и Томасом — суетились вокруг вездехода в ожидании автоматов, на которые, как обычно, возлагалась выгрузка аппаратуры и проб грунта. Второй вездеход, высланный цифроном, стоял рядом пустой.
— Вышли автоматы, — приказал Фокс роботу. Цифрон обернулся к бортовому пульту управления и, не включая транслятор, внутренним кодом автоматов отдал какие-то распоряжения. Фокс бросился к пульту, дернул цифрона за плечо:
— Почему ты не пользуешься транслятором? Каждое распоряжение ты должен отдавать на нашем языке! Для этого имеется транслятор, и ты не должен обходиться без него!