Конец дня, солнце насквозь простреливает проспект, обрывающийся, как морской пирс, на кромке тундры. Причаливает электричка с запада, из нового аэропорта «Алыкель», прихватывающая по пути закончивших смену шахтеров Кайеркана, черными от наплыва шапок и шуб становятся широкие тротуары. Из толпы высеиваются нездешнего вида люди, в пальто, с чемоданами и портфелями, пассажиры дневного московского авиарейса. Беззвучно открываются и закрываются двери гостиницы, развернутой тяжелым фасадом на Гвардейскую площадь. В середине площади бригада рабочих с автокраном устанавливает на бетонный фундамент огромную серую глыбу руды – памятный камень, решение о закладке которого было принято в честь тридцатилетия комбината. Рабочих окружает плотное кольцо любопытных.
Егоров следит за движением каменной глыбы на невидимых в морозном воздухе тросах, одновременно невольно прислушивается к телефонному разговору.
В том, что на другом конце провода женщина, сомнений нет. Кто-то из отдела культуры или из Дворца металлургов, разговор сначала идёт о выставке городских самодеятельных художников, потом переходит к предстоящим гастролям какого-то театра. Прокурор оживляется:
– Вот как? Очень интересно. Обязательно пойду… Э-э, возможно. Только боюсь, что встреча для неё будет не слишком приятной… Нет, не я. Один из… э-э… моих сотрудников. Егоров… Да, Николай Тихонович. Вы с ним знакомы?
Услышав свою фамилию, Егоров оглядывается.
– Уверяю вас, вы ошибаетесь, – продолжает расшаркиваться Ганшин. – Трудно требовать особой жизнерадостности от человека, который каждый день с девяти до шести имеет дело с преступниками… Нет, я исключение. Мне гораздо чаще приходится иметь дело с такими очаровательными дамами, как вы!.. – Он вскидывает глаза вверх, как бы показывая Егорову, чего стоят ему эти слова.
Егоров недовольно морщится. Вступление, всегда предваряющее деловые разговоры в Норильске, где люди зимой гораздо чаще перезваниваются, чем встречаются, явно затягивается. Наконец Ганшин умолкает, некоторое время внимательно слушает, сдержанно замечает:
– Боюсь, что вы обратились не по адресу. Решение суда…. Ах, вот вы о чём! Да, я распорядился дать Волчкову дополнительные материалы… Что вы, как же я могу отказать прессе? Я просто не имею права!
В продолжение следующей тирады, очень горячей, судя по тому, что Ганшин даже отводит трубку от уха, он по-прежнему рассматривает ботинки, но уже без удовольствия, а так, словно бы обнаружил в них серьезные недостатки. В голосе у него появляются суховатые нотки:
– Охотно верю… Э-э, досадно. Не нужно меня убеждать, что она девушка высоких достоинств!.. Нет, ничего не могу сделать. Всегда… э-э… к вашим услугам!
Брезгливым жестом прокурор опускает на рычаги телефонную трубку. Поднявшись с кресла, некоторое время стоит рядом с Егоровым, молча и как бы неприязненно смотрит на медленно разворачивающий на тросах памятный камень. Потом возвращается на своё место.
– Ознакомились? – спрашивает он, подвигая к Егорову серую картонную папку как бы в знак того, что она и будет предметом предстоящего разговора. И тут же перебивает себя:
– Кстати, знаете, о чём сейчас шла речь?
– Догадываюсь, – неохотно отзывается Егоров. За время следствия он осатанел от телефонных звонков с просьбами избавить от излишних формальностей «бедную девочку, и без того наказанную за своё легкомыслие».
– И об этом тоже, – с усмешкой кивает прокурор. – Но любопытней другое. К нам на гастроли приезжает театр, в котором работает… э-э…
Пауза, прерывающая замечание Ганшина, вызвана не стремлением прокурора заинтриговать собеседника. Это следствие небольшого дефекта речи, временами Ганшину словно бы не хватает дыхания, чтобы закончить фразу. Как это нередко бывает, дефект пошёл ему на пользу, приучив четко продумывать то, что он хочет сказать. Он давал ему и дополнительные преимущества в разговорах. У людей, не знакомых с Ганшиным, эти паузы вызывали ощущение, что прокурору мало того, что он услышал, что нужны дополнительные пояснения. И часто, расставшись с Ганшиным, человек ловил себя на том, что в продолжение всей встречи говорил только он, а прокурор лишь поправлял очки и вставлял односложные, ни к чему не обязывающие междометия.
Егоров терпеливо ждёт, не делая попыток помочь прокурору закончить фразу.