- Ты кто такая? - Герман хрипит и давится кровью.
- СМЕП.
Он было дернулся в своем кресле раз, другой - бесполезно: руки накрепко стянуты за спиной пластмассовыми наручниками.
- Что? Это что такое?
- Твой страшный сон, придурок.
Герман неуклюже смеется, как будто расквакался, но тотчас давится смехом и запрокидывает голову назад, остановить кровь. Не обращая внимания на свою наготу, НеЗоя стоит перед ним, потирая правый кулачок, как недавно в лесу: каких-то десять, двадцать минут прошло - невероятно, словно целую жизнь назад.
-Ладно, сучка, - гундосит Герман - очевидно, переломан нос. -Я все понял. Здесь денег нет. Я не храню деньги в сейфе. Все в банковской ячейке.
- Мне не нужны деньги.
Развернувшись у нему спиной, НеЗоя выходит из комнаты. В прихожей скрипит стальная дверь, и в комнату заглядывает блондин одних лет с Германом. Красавчик с неподвижным лицом, как будто неживым, словно маска, снимает с плеча большую спортивную сумку и ставит на пол. Герман окрестил его про себя Блондинчиком, как в старом вестерне с такой прекрасной музыкой Эннио Морриконе.
Прикрывая маленькие груди ладонями, возвращается НеЗоя, костяшки на правой руке покраснели и распухают на глазах. Присев на корточки перед сумкой, достает какой-то пакет и, повернувшись спиной, одевается быстро и ловко. Блондинчик заставляет себя отвести глаза, а вот Герман, несмотря на кровь, боль и перебитый нос, не отказывает себе в удовольствии поглазеть, как волнуются ее маленькие мускулы под кожей.
Теперь НеЗоя с Блондинчиком смотрятся вместе, как близнецы: черные спортивные брюки в обтяжку, легкий черный гольф, кроссовки, и Герман снова ощущает укол узнавания - в точно таких же черных облегающих джинсах и гольфе он видел Зою последний раз. Зоя походила тогда на черную кошку. Так все и вышло. Не к добру.
- Спасибо за сменную одежду, не хотелось запачкать платье.
Блондинчик в ответ кивает молча.
- Пришлось тебе с ним повозиться? Или быстро справилась?
- Скажи ему правду, - Герман подает голос, похожий больше на карканье или скрежет. - Расскажи, как ты мне отсосала здесь. Пока его не было.
Блондинчик без интереса, как спичкой по коробку, мельком скользит взглядом по Герману. Усаживается на его кровать, как дома, угнездившись задницей поудобнее, берет со столика его смартфон и принимается просматривать сообщения. Он даже не поднимает головы, когда обращается к Герману.
- На твоем месте я бы помолчал, герой-любовник. Говорить будешь по делу. И то, только когда мы тебя начнем спрашивать.
- Нет, я его сломала мгновенно. То, что он сейчас говорит, это не важно. Даже странно, я ожидала большего. Может, это действительно не он?
НеЗоя обходит кресло и остановливается прямо за спиной связанного Германа, чуть левее.
- Ну, шрам же ты видишь? - блондин откладывает смартфон Германа и поднимает наконец-то глаза.
- А что шрам? - неврничает Герман. - В детстве неудачно приземлился. На кусок арматуры. Когда с пацанами на стройке играли.
- Не морочь мне голову, - Блондинчик внимательно смотрит на Германа, как впервые. - Это огнестрельное ранение из АК-47, любому профессионалу понятно.
Наконец-то кровотечение останавливается, и Герман может опустить голову.
- Приятель! - вложив в голос всю доступную ему искренность, Герман заглядывает в безжизненное лицо Блондинчика. - Ты меня с кем-то путаешь. Я профессионал в плане пластинок. Про автоматы ничего не знаю.
- Кстати, о пластинках, - Блондинчик возвращается к телефону и показывает Герману экранчик с текстовыми сообщениями. - Где эта пластинка, о которой здесь написано?
- Рядом с мойкой для винила. Самая верхняя в пачке.
НеЗоя делает шаг, снимает верхний диск из стопки пластинок и показывает Блондинчику. Нарисованный на обложке Телониус Монк в кожаном летчицком шлеме тревожно смотрит вперед, белое кашне черного денди развевается на ветру. К 1964-му году, когда была записана эта пластинка, Монк уже растерял свой божественный дар, но все еще мог бы уместить свое рыхлое тело в кабине самолета. Но вот в 1979-м, когда альбом переиздали в Японии - вряд ли. Блондинчик кивает.