А разве поверила бы?
— И что им нужно? — спросила она.
Вместо ответа мужчина достал другую фотографию. Талия не знала, где и когда был сделан этот снимок. На нем был Цицерон в одежде портового рабочего. Он разговаривал с другим мужчиной, одетым точно так же. Мужчина вполне мог сойти за брата Цицерона, хотя черты его лица были немного тяжелее, а волосы более курчавые. Но совершенно очевидно, он был родом оттуда же, откуда и Цицерон.
— Вы видели раньше этого человека? — спросил мужчина.
— Никогда, — ответила Талия.
— Он называет себя Филиппом Мариусом, — продолжал мужчина. — И занимается мерзкими делишками. В том числе, саботажем и призывом к анархии. В газеты попадают главные ораторы рабочего движения, люди типа Масперо и Коузера, но вершит дела именно наш Мариус. Вы уверены, что не встречали его прежде?
— Уверена, — заявила Талия.
Мужчина вздохнул и сказал:
— Что ж, мисс, возможно, господа из «Марджинал» и подумывают о том, чтобы поработить всех нас, но они деловые люди.
По меркам деловых людей они ведут себя вполне дружелюбно: пошли на прямые переговоры с Сенатом, предоставили государству полезную информацию. — Он постучал пальцем по фотографиям Цицерона и анархиста Мариуса. — Но люди вашего профессора… вели себя совсем не так вежливо. Они наблюдали за нами на протяжении десяти, а то и более лет и даже не потрудились представиться; в течение пяти лет тайно жили среди нас, подстрекали граждан к бунту, разлагали бедные слои и молодежь, проникали на фабрики, в больницы, церкви… и университеты.
— Обучение детей высших классов политической экономии вряд ли можно расценивать как разложение молодежи, — заметила Талия. — А если так, тогда можно обвинить и всех остальных преподавателей университета.
Сотрудник Специального отдела уныло улыбнулся.
— Пока что не будем брать во внимание личную жизнь профессора… и вашу тоже. Не спал я по ночам не из-за этого, и вот что мне хотелось бы узнать у вас — я все время думал, не сотрудничали ли ваш профессор, его друг Мариус и все остальные их люди с мистером Маклином и его людьми. Не обрушатся ли на нас сразу обе стороны?
— Это может случиться? — спросила Талия.
— Хотел бы я знать, мисс, — покачал головой мужчина. — Хотя думаю, что нет. И я верю вам относительно характера доктора Цицерона. Он может быть лжецом, убийцей… — он специально медленно выговорил это слово, а Талия вся сжалась, как от удара, — … сочувствующим анархистам, шпионом с другой планеты, но он не капиталист. А кроме того…
В дверь торопливо постучали.
— Войдите, — резко ответил мужчина.
В комнату вошел тюремный караульный в форме.
— Фургон готов, сэр, — сообщил он.
— Отлично, — кивнул мужчина. — Сейчас буду.
— Да, сэр.
Дверь закрылась.
Мужчина собрал фотографии и аккуратно убрал их назад в папку, а папку в сумку. Только после этого он поднялся.
— А кроме того?.. — напомнила ему Талия.
— Что? — переспросил он.
— Кроме того — что? — повторила Талия. — Почему еще вы думаете, что друзья Цицерона не сотрудничают с корпорацией «Марджинал»?
— Ах это. — Мужчина постучал в дверь, и караульный тут же открыл ее. — Ну, мисс, мы арестовали вашего молодого человека и кое-кого из его друзей, которые пытались поднять бунт у стен контор «Марджинал» в Городе… Если они нас не разыгрывают специально, то похоже, что обе стороны крайне недолюбливают друг друга. — И он приподнял шляпу на прощание. — Да, мисс, — Все, что она услышала, а потом щелкнул замок двери.
Караульные провели Цицерона по узким коридорам и вниз по лестнице; идти из-за наручников и ножных оков было не так-то просто. Цицерон пытался сосчитать лестничные пролеты и запомнить, сколько этажей в тюрьме Аликата, но цифры в голове не удерживались. Перед глазами все время вставал Трилиссер-Хауз, и он считал ступеньки наверх в свою комнату. Из раны за ухом снова начала сочиться кровь, а так как руки были скованы, он ничего не мог поделать.
В конце концов они вышли в крытый проулок, такой длинный и темный, будто находился он под землей. С обоих краев крыши стеной стекала дождевая вода, еле пробивавшийся дневной свет был серо-зеленоватым и безрадостным.
Их ждал фургон — без окон, без опознавательных знаков. Сотрудник Специального отдела занял место спереди, рядом с водителем. Караульные впихнули Цицерона в салон и сели вместе с ним. Цицерон ни капли не удивился, обнаружив, что скамья напротив уже занята: между двумя массивными караульными сидел обмякший Мариус. Он был совсем плох. В отличие от Цицерона, до сих пор остающегося в университетском плаще, в котором его застал арест, Мариус был в зеленом тюремном комбинезоне, грязном и залатанном, причем некоторые пятна казались совсем свежими. Правый глаз и правое ухо скрывали окровавленные бинты; в крови была и вся правая сторона лица, а грудь заляпана кровью и рвотой. Цицерон не мог определить даже, был ли Мариус в сознании или нет.