— Что вы делаете?! — воскликнула она, когда господин проткнул острием ножа кожу за ухом Цицерона и из ранки закапала темно-красная кровь.
Талия пыталась вырваться из рук державшего ее полицейского, а господин в круглой шляпе пронзил ее тяжелым взглядом.
— Успокойтесь, мисс, — сказал он. — Пока что вы просто свидетельница. Вы же не хотите стать подозреваемой. — Он продолжал начатое, словно что-то искал в ране, и вскоре вытащил небольшой золотой шарик, не больше ногтя на мизинце Талии. — Ну вот, — сказал он и, достав носовой платок из кармана Цицерона, вытер нож, сложил его и убрал назад в карман, а платком зажал рану. — Вот и все.
Потом он поднялся и поднес золотой шарик к свету.
— Что… — начала было Талия.
— Замолчите, — поднял руку господин.
Талия услышала негромкое жужжание, словно где-то вдалеке заработало радио. Казалось, что радио сердится.
— Многие бы отдали королевство за то, чтобы рассмотреть эту штучку под микроскопом, — сказал мужчина Талии и выронил шарик на пол. — Но для других гораздо ценнее то, что там говорится.
И он ногой раздавил золотой шарик.
— Нападение на офицера, сопротивление аресту, преднамеренное убийство, — заявил, входя в комнату, офицер Спецотдела. — Я знал, что нам удастся подольше задержать вас, профессор, но не надеялся, что вы сами придете нам на помощь.
— Я не профессор, — ответил Цицерон.
Из-под бинта за правым ухом сочилась струйка крови и щекотала ему шею.
Убийство. Он снова переживал те ощущения — вот треснули кости, и всю его руку словно пронзило насквозь. Преднамеренное убийство.
Они находились в старом крыле тюрьмы Аликата. Так ему показалось. Каменные стены и пол, стальная дверь и окно из толстого ударопрочного стекла (караульный снаружи мог видеть все происходящее в камере и в случае необходимости, если Цицерон стал бы неуправляемым, принять меры). Но такое вряд ли случится. Запястья у него скованы тяжелыми цепями, которые пропущены через специальные отверстия в полу, а далее вокруг его ног и под массивным деревянным стулом, на котором он сидит. Он мог лишь слегка ерзать на стуле — не более того.
— Ну, шпионом вас, конечно, не назовешь, не правда ли? — обратился к нему сотрудник Спецотдела. Он стоял и выглядывал через малюсенькое окошко в холл. — К тому же я крайне сомневаюсь, что Александр Цицерон ваше настоящее имя.
— Конечно, я не шпион, — ответил Цицерон. — Я преподаватель экономики.
Мужчина повернулся лицом к нему.
— Нам еще предстоит выяснить, кто вы такой, профессор. — Он наклонился вперед и уперся кулаками в стол. — Не пытайтесь убедить нас, будто невиновны. Вы окончательно выдали себя, убив констебля.
— Тогда расстреляйте меня за это, — предложил Цицерон. — Зачем мне вам еще что-нибудь рассказывать?
Мужчина улыбнулся и распрямился.
— О нет, расстреливать мы вас не будем. Вы слишком ценны, чтобы так с вами поступать. Нет, мы оставим вас в живых. — Он обошел Цицерона, встал у него за спиной и наклонился над его здоровым ухом: — Может, вам удастся протянуть несколько недель. Имейте в виду, у нас есть прекрасные специалисты.
Цицерон пытался повернуть голову и наконец уголком глаза сумел разглядеть мужчину.
— Почему вы не скажете напрямик, что вам нужно? — поинтересовался он.
— Что мне нужно? — переспросил мужчина. Он снова обошел стол, теперь с другой стороны, и склонился над ним, глядя прямо на Цицерона. — Раз уж вы так добры, профессор, и спрашиваете, что мне нужно, — мне нужно, чтобы вы и подобные вам убрались туда, откуда пришли.
— То есть в Порт-Сент-Пол? — уточнил Цицерон. — Но ведь…
Он даже не заметил, как мужчина его ударил. Удар пришелся под раненое ухо, он был таким сильным, что голова резко дернулась в сторону. Боль была страшной, и сквозь эту боль он услышат голос мужчины, склонившегося совсем близко к нему:
— Послушайте, профессор, пока что на мне была маска. Я работал с Тайной Империей. Я видел, как одного островитянина повесили лишь за то, что он отпустил комплимент жене торговца рыбой по поводу ее красивого платья. Учтите, что веревку держал именно я. — Он схватил Цицерона за волосы и оттянул голову назад; из тумана перед Цицероном постепенно появилось искаженное злобой лицо. — Но прежде чем я позволю таким, как ты, завладеть нашей страной, я предпочитаю отдать свою собственную дочь в руки этих похотливых обезьян с гомосексуальными наклонностями. — Мужчина выпустил волосы Цицерона. — Они, по крайней мере, люди.
От удара Цицерон прикусил язык. Он повернул голову в сторону и сплюнул кровь.