Официально эту свалку закрыли еще год назад, но сюда продолжали сбрасывать городской мусор всякие предприятия и учреждения, не желающие платить за пользование свалкой твердых бытовых отходов на новых полигонах.
Свалку еще посещали «санитары города», разгребали сокровища, которые можно продать по дешевке или съесть. Мать Анархия вышла к ним, как черная тень с седыми космами и долго смотрела на бомжей. Никто из них не проронил ни слова, хотя до этого вся веселая бригада не умолкала ни на минуту.
— Я буду жить тут! — прохрипела Мать Анархия, и никто не стал ей перечить, хотя никто и не поторопился с ней заговорить.
Она слышала, как переговаривались новые соседи:
— Да она не живой человек, а труп.
— Дышит холодом, аж мурашки бегут.
— Зомби, как в фильме.
— Зомбей не бывает.
— Знаешь ты больно много! Живой человек в ее вагоне и ночи не переночует, к утру замерзнет.
Они благосклонно приняли черную старуху в свои ряды, хотя обычно новичков в среде бомжей не привечают. Каждого тут встречал шквал матерных угроз и издевательств, каких не каждому удается вынести.
На свалке — как в супермаркете. Мать Анархия разжилась алюминиевыми мисками, вилками и ложками, помятыми кастрюлями и даже сковородкой. Постучала в пятилитровую консервную банку, привлекая всеобщее внимание.
— Все повернулись ко мне! Кто желает каждый день похлебать горяченького, тот даст мне спичек.
— У нас только зажигалки.
— На сегодня пойдет и зажигалка, а завтра вы принесете мне спички. Меня все зовут Мать Анархия, другого имени не знаю. Повторяю, кто не хочет загнуться от сухомятки, приходи ко мне на супчик. Еще мне понадобиться соль.
Она закинула узел с посудой на спину и пошла к своему логовищу.
— Бабка, закурить не хочешь? Мы и курева тебе принесем.
— И даже нальем, если захочешь.
Мать Анархия остановилась, на миг задумалась, потом отрывисто бросила:
— Уже не тянет…
Не все пакеты с сухим супом и брикеты с гороховой кашей заплесневели на свалке. Через два часа вся бригада бомжей хлебала по очереди из четырех мисок бабкино варево, а запивать выбегали к роднику неподалеку, у самого леса.
Она ничего о себе не рассказывала, а бомжи ее не расспрашивали. Так дожили до зеленой травки. Бомжи повеселели. Им больше не приходилось перебиваться «на смене» сухомяткой. У хмурой и неразговорчивой старой ведьмы всегда можно было подкрепиться горяченьким. Лес давал щавель, сныть, крапиву. Часть выброшенной на свалку проросшей картошки Мать Анархия посадила на вскопанных ею сотках.
Свалка повеселела и оттого, что все чаще тут появлялись беспризорники. Кондитерская фабрика втихаря скидывала сюда бракованные конфеты, иногда даже шоколадные. Пришлось Матери Анархии варить суп в баке–кастрюле, какие бывают в армейских кухнях и школьных столовых, чтобы накормить всю ораву.
Бомжам надоело ездить на «смену» из города. Постепенно на свалке вырос целый поселок из низеньких хибарок. Как раз в них летом переночевать — и с утреца за работу. Удобно.
Но веселье продолжалось недолго. В один прекрасный день заявились на трех машинах какие–то громилы.
— Чтоб через пять минут ни одного нищеброда тут не было! Теперь эта земля — частная собственность.
— Чья это?
— Перед вами еще не отчитывались! Решение горисполкома принято, а вас не спрашивают. Попрошу освободить участок от незаконных застройщиков.
Ну и бомжи, разумеется, сразу подняли свои лопаты и тяпки для защиты своих последних прав.
Мать Анархия была занята стряпней у себя в вагоне и всполошилась, лишь когда услышала крики и истошный вой. Взяла свою походную палку и потопала в обрезанных валенках туда, где голосили бомжи.
Беспризорник–семилетка прибежал ей навстречу:
— Не ходи туда, бабка! Там наняли нерусских, чтобы они нашим кишки повыпускали.
И, что называется, накаркал пацаненок.
Одному бомжу налетчики так вспороли живот, что вывалились кишки.
— Это вам наша метка на память.
И спокойно уехали. Поднялся дикий гам, от которого в небо взлетели вороны, чайки и грачи, бессрочно прописавшиеся на свалке.
— Отнесите его ко мне, — приказала Мать Анархия.
— На кой он тебе? Его не лечить, а могилу ему копать нужно. К вечеру уже откинется.