— Тута я и живу, — сказал лесник. — До Оки недалече. А за Окой тута и наше Привольное. Старуха моя нынче прибежать обещалась.
Избушка была тесная, темненькая, с маленькими оконцами, лавками вдоль стен, столом в переднем углу, с теплым запахом ржаного хлеба и махорки. Людмил подвел лесника к лавке. Тот пошарил по лавке, словно пробуя прочность, сел и суетливо закрестил на груди сивую бороду:
— Слава те господи, слава те, слава те! Дома! Ребятушки, поесть, чай, охота? Оголодали?
Еще бы не оголодать! Когда-то ели кислые щи! С тех пор почти день пролетел. Ребятушки падали от голода!
Печь у старика была вытоплена, в печи стоял чугунок с грибной похлебкой. И вкусна же была эта чуть тепловатая, коричневая от грибного навара похлебка, которую Варя и Людмил ели прямо из чугунка, потому что лесник сказал: «Нечего зря блюдо марать, не министры, и из чугунка похлебаете». С аппетитом они похлебали!
Лесник есть не стал. Доковылял до посудного шкафчика, принес на стол два стакана, начатую бутылку водки. Налил понемножку в стаканы, примерил на глазок, ровно ли; один подвинул Людмилу:
— Пей. Заслужил.
— Спасибо. У нас в Болгарии пьют червено вино, виноградное, — отказался Людмил.
— С червена-то и тощий, как хлыст, — не одобрил лесник. — Что ваша Болгария против нашей Рязанской области, елки-палки! В нашей Рязанской одна Ока ста рек стоит.
Слил водку из двух стаканов в один, опрокинул в рот, крякнул, закусил луковкой с хлебом. И размяк.
— Спасибо, ребятушки, из беды вывели! Как бы я один, обезноженный? Старуха прийти обещалась, к ночи, может, хватилась бы, а где искать? Лес велик, всяко приключиться может…
Еще налил водки в стакан. Выпил. Вытер ладонью бороду и пошел дальше без умолку.
— Историй за век собралось! Все-то и не перескажешь! Старуха моя слушает, слушает да носом и клюнет… Вот раз происшествие было. Заходит ко мне в избушку мужик молодой. По охоте знакомый, Андроном звать. Медведей мы с ним годиков пять вместе стреляли, с того и дружба… Про медведей тоже история есть. Об этом потом. Сначала, что с тем Андроном, скажу. Заходит, значит. То да се, посидели, выпили. Захмелели малость. Ночуй, Андрон, говорю. А он: нет. Уперся: нет и нет. Домой, говорит, надо. Дома баба, говорит, с малым дитем дожидается. И пошел. А ночь. Дело зимнее. Лес снегами завален. Глухо. Он давай песню петь, песней себя веселить, чтобы страх разогнать. Глянь, а впереди, на дороге, собака. Серая, уши подняты, хвост поджат. Андрон на нее с пьяных глаз как шумнет: «Шу, мол! Прочь с дороги!» Собака как оглянулась, зубами как лязг! Лязгнула, он и отрезвел. Волк! Здоровый, лобастый. Загривок стойком. Уши вверх подняты, хвост поджат, глазищи разбойничьи. А зубы: лязг да лязг. Андрон и струхнул. Ни ружья при нем, ничего. Он и пал духом. А они, волки, чуют, кто их боится. Их бояться нельзя, враз учуют. Тогда пощады не жди. Андрон бежать. Оглянулся: волк за ним. Он шибче. Бежит, задыхается. Разве от серого уйдешь? Тем и кончилось… Утречком, после ночи, пошел участок проверять, а на дороге лежат Андроновы белые косточки. Белым-белые! Всего и осталось памяти от мужика, что белые косточки. Лежат на дороге кучкой, словно кто нарочно сложил… — Лесник помолчал и снова потянулся к бутылке. — Елки-палки!
Варя, обхватив себя крест-накрест руками за плечи, в страхе слушала лесника.
— Неправда все это! — сказал Людмил, сердито вставая из-за стола. — Неправда! Одевайся, Варя! — позвал он, взяв с лавки ее голубое пальтишко. — Одевайся, идем. Неправду вы о волке рассказываете. Не было так!
— Ты чего? Ты чего? — зачастил лесник, уставив пьяный взгляд на Людмила. — Скорый какой, а? Не так, а? По-вашему, по-болгарски, может, не так, а по-нашему, по-здешнему, в точности так. Наши-то звери…
— Довольно о зверях! — оборвал Людмил. — Объясните дорогу.
— Отчего не объяснить? Объясню, — неожиданно добродушно согласился лесник. — Не приметили разве, как шли? Тропкой шли. Тропка до ельничка вас доведет, увидите ельничек, темнай-претемнай, от ельничка к Оке поворот. Сама тропа повернет, вы знай не сбивайтесь, а она верно вас выведет… Ночевали бы, ребятушки, а? Вы меня не пугайтесь, я смирный. Я на печку залезу. О Пятнахе больно скучаю… Бывало, хвостом об пол от радости бьет, как из лесу меня дождется… Ночевали бы, а? Ну, как знаете. Тропки держитесь. Тропка прямо вас к Оке приведет, а бережком и лодку сыщете…