Джудит виновато рассмеялась.
— К сожалению, за исключением карикатур в «Панче» и шедевров великих, мои познания в европейской живописи весьма ограниченны.
— Это даже неплохо, — коротко проговорил он. — Европейцы — неисправимые романтики. Старый, радующий глаз реализм похоронен, и лучше не встречаться с их новыми творениями.
Склонив голову, он снова повернулся к камину. Джудит приняла этот жест как окончание дискуссии. На счастье, в этот момент в студию вошла Диккенс с серебряным подносом, на котором стояли чашки с блюдцами и большой дымящийся чайник, накрытый узорчатой салфеткой. Джудит приветливо улыбнулась ей, однако в голове беспрестанно кружились одни и те же мысли, сталкивались и рассыпались, не получая ответа. Удастся ли когда-нибудь приподнять завесу тайны, окружавшей Джеффри Морхауза? Возможно, что нет. Какие-то черты его облика навсегда останутся скрытыми мраком, необъяснимыми, мучительными…
Мучительными. Это было именно то слово. Та сторона его характера, которая вновь и вновь проскальзывала в разговоре.
Джеффри Морхауз производил впечатление измученного человека.
Измученного своим прошлым. Или, быть может, неотвратимым будущим?
Какие воспоминания терзали его, и кто был повинен в непрекращающейся пытке? Женщина на портрете?
Возможно, это было единственным напоминанием об утраченной любви, об умершем чувстве.
Вполне вероятно, что незнакомка промелькнула в его жизни задолго до того, как он повстречал Оливию Морхауз. Сейчас было нелегко об этом судить, и покров тайны не станет яснее, если этого не пожелает сам Джеффри Морхауз. Как бы то ни было, не следовало злоупотреблять его терпением.
Несмотря на внешнюю холодность, он очаровывал Джудит.
— Вы предпочитаете чай с сахаром? — голос Джеффри Морхауза, словно магнит, вырвал ее из водоворота грез.
По комнате плыл душистый аромат, тихо позвякивали блюдца.
Сидя возле камина, Джудит с благодарностью приняла предложенную чашку. Обстановка, комфорт — все казалось чудесным сном.
От которого она не желала пробуждаться.
Глава седьмая
Вечером, когда туман тяжелым облаком опустился на Челси и его окрестности, электрическое освещение по-прежнему оставалось неисправленным. В коридорах и комнатах особняка номер 77 горели свечи. Из окна спальни, куда Джудит поднялась после того, как Джеффри Морхауз завершил составление примечаний к первым главам книги — работа, занявшая всю оставшуюся часть дня, — было хорошо видно, как гаснут один за другим огни фонарей в волнах накатывающего с Темзы тумана. Несмотря на приближение весны, лондонская погода была по-зимнему холодной. Ранние сумерки, густой туман и размытые очертания ландшафта больше подходили к декабрьским вечерам. Стена деревьев, окружавшая дом, едва проглядывалась из окон.
До сих пор Джудит ограничивалась созерцанием, не отваживаясь выходить наружу, — упущение, которое она собиралась исправить следующим же утром. Джеффри Морхауз казался доволен ее успехами, и сознавать это было приятно. Присутствие владельца Челси-Саут переменило весь мир: рядом с ним Джудит не замечала угрюмых стен, не обращала внимания на смутные предчувствия и страхи. Зловещий оскал головы вепря больше не приводил ее в смятение; студия целиком — со сверкающими доспехами и оружейной коллекцией от палиц до двуручных мечей — стала удивительно привычной и знакомой.
Диккенс прилагала все старания, чтобы гостья чувствовала себя как дома. Вернувшись поздно вечером, она привезла два кожаных саквояжа с вещами и теплую записку от миссис Слокам, в которой добрая женщина желала ей удачи. Счастливая тем, что вновь может распоряжаться своим гардеробом, Джудит хотела сразу же вернуть взятую у Оливии Морхауз одежду. Ее остановила Диккенс, предупредившая, что леди уже отдыхает. Джудит сочувственно подумала, какой одинокой должна чувствовать себя в этой роскоши хозяйка дома. Однако иметь такого мужа, как Джеффри Морхауз… При этой мысли ее симпатии заметно поубавилось. Все же было трагично видеть молодую и красивую женщину безнадежно больной.
Ужин в сказочно убранной столовой был еще одним плюсом в пользу Диккенс. Изящная сервировка на редкость гармонировала с аппетитным видом самих блюд. Индейка, молодой горошек, картофельное пюре, нежное, как сметана, и великолепный йоркширский пудинг. Джеффри Морхауз отличался меньшим красноречием, чем в прошлый вечер, и Джудит воочию убедилась, какую дань берет тяжелая работа. Его красивое лицо выглядело усталым, и он едва не порезал палец, разделывая индейку. Когда часы в прихожей пробили семь, Джудит отчетливо осознала, что находится в доме всего лишь сутки. Тем не менее казалось, что она прожила в Челси-Саут всю жизнь: столь многое переменилось в ней за это короткое время. Благодаря сердечному отношению Диккенс и благосклонности хозяина дома, она чувствовала себя легко с ними. Даже беседа с Оливией Морхауз каким-то образом сыграла свою роль. Американка по воспитанию, Джудит Рейли без затруднения вошла в чисто английскую атмосферу старинного дома.