Налив чашку чаю, Джудит положила сахар и с отсутствующим видом принялась помешивать его ложкой. Экономка присела напротив, с улыбкой глядя на девушку. Казалось, сама обстановка располагает к разговору.
— Скажите, Диккенс, по-вашему, мистер Морхауз счастливый человек?
— Мне трудно понять, что вы под этим подразумеваете, мисс Джудит.
— Мне тоже. Иногда он кажется таким отрешенным, занятым лишь своими мыслями. Словно что-то гнетет его. Вы понимаете?
Диккенс кивнула.
— Да, хозяин порой бывает мрачнее тучи, но не беспокойтесь, мисс Джудит, он неплохой человек.
— Я знаю, но… — она смущенно замолчала.
Как прямо сказать о том, что волнует сердце? Совет необходим, но как переступить собственную робость? Было невероятно трудно решиться. Между тем лицо экономки посерьезнело, наполнилось грустью. Наклонившись, она ласково коснулась руки Джудит. В голосе звучала материнская забота.
— Постарайтесь не думать ни о чем, кроме работы, мисс Джудит. Забудьте обо всем остальном. Мужчине с больной женой достаточно хлопот и ни к чему обзаводиться новыми. Не обижайтесь, но только слепой не заметит, что происходит с вами. Будьте осторожнее в своих чувствах, их так легко ранить.
Поднявшись из-за стола, она вернулась на кухню, и Джудит с благодарностью приняла ее уход. Пунцовый румянец прилил к щекам, и, как ни участливы были слова Диккенс, Джудит со стыдом спрятала лицо в ладонях.
Боже мой, неужели это так заметно?
Поспешно покинув кресло, она буквально вылетела из комнаты. Скорее окунуться в работу и забыться! Хотя, похоже, каким бы высоким ни было жалованье, пребывание в этом доме обходится ей значительно дороже.
И все же дорога по полутемному коридору к рыцарской зале была полна надежд и трепетной радости, что отличает влюбленность. Новая встреча после короткой разлуки. С замирающим сердцем Джудит Рейли повернула дверную ручку и вошла в комнату, где ее ожидал Джеффри Морхауз.
— Входите, входите. Я уже начал думать, что не увижу вас.
— Я только из-за стола. Диккенс приготовила восхитительные пирожные.
— Других у нее не бывает. Вы готовы к работе?
— Да, разумеется.
— Хорошо. Как видите, я решил встать пораньше и, пока вы завтракали, успел набросать тринадцать страниц в дополнение к вашим вчерашним заметкам. Мне хотелось бы, чтобы вы переписали их своей рукой. Мои каракули невозможно читать. У вас хороший почерк?
— Мне всегда казалось… да. Начинать прямо сейчас?
— Да. Я вошел в ритм и не собираюсь его терять. Создание книги — невероятное чувство, очень жаль, что я так поздно пришел к этому. Пока вы переписываете, я посмотрю библиотеку. К моему удивлению, о королях и королевах можно писать бесконечно. Весь проект займет несколько больше времени, чем я предполагал.
— Я тоже так думаю.
— Разве я обещал что-то иное, мисс Рейли? Итак, берите заметки и приступайте. Я буду на своем месте. Как обычно.
Протянув пухлую стопку мелованной бумаги, он повернулся и быстрым шагом прошел к своей парте в углу залы. Снова горели свечи, несмотря на серый рассвет, проникавший, через узкие стрельчатые окна. Джудит, как автомат, подошла к выдвинутому из-за дубового стола креслу. Карандаши, чернильница с ручкой и чистая бумага дожидались ее. В мозгу отчаянной дробью, ритмично и гулко, пульсировали разносящие ток крови удары сердца. Словно колокол судьбы ее глупым романтическим мечтаниям. Любовь!
Он даже не взглянул на нее, когда она вошла в залу. Не обратил внимания на ее новое платье и разговаривал, как с впавшей в немилость служанкой. Вел себя так, как будто не было вчерашней встречи на лестнице.
Словно она придумала все ради собственных ребячьих фантазий.
Со слезами, сбегавшими по ресницам, она села в кресло и разложила бумаги. Кабанья голова на стене осклабилась, неприятно поблескивали клыки.
Казалось, отвратительная тварь смеется над ней.
Какая-то струнка оборвалась глубоко в сердце.
Слезы застилали глаза; неровный почерк петлял, слова сливались в сплошное водянистое пятно, в котором уже ничего невозможно было разобрать. Старинные часы в прихожей пробили девять, но для Джудит время остановилось.
Первое разочарование в любви бывает самым сильным и самым болезненным.
Следующие два дня были полностью посвящены работе, в которую Джеффри Морхауз, казалось, ушел с головой. Долгие часы, занятые нескончаемой перепиской и разбором древних саксонских хроник, Джудит проводила за громоздким дубовым столом в окружении боевых регалий, развешанных по стенам. Разговоры, если и возникали, не затрагивали никаких тем, кроме будущей книги. Для Джудит было легче молча выслушивать требования, коротко отвечать на немногочисленные вопросы и все время держаться в стороне от хозяина дома. Похоже, он едва замечал происшедшую в ней перемену, занятый своими делами. Даже за чаепитием они касались исключительно исторических проблем. «Венценосцы Британии» продвигались глава за главою. С момента первых заметок Джеффри Морхауз заметно продвинулся в осуществлении проекта. Оба жили в напряжении, заряженном вопросами, поисками ответов, выписками из толстых томов и перепроверками сведений, приносившими необычайное удовлетворение. В некотором смысле их новый стиль общения казался ниспосланным свыше для самолюбия Джудит. Иначе она бы просто не смогла остаться в Челси-Саут. Раскрывшийся цветок любви, сорванный у самого основания, упокоился под тяжелым доспехом израненной гордости и боли. Она избегала новых переживаний. Пусть даже ценою собственного чувства.