— Как продвигается ваша работа? Надеюсь, Джефф не слишком перегружает вас?
— Нет-нет, — поторопилась уверить ее Джудит. — Ваш муж лучший из всех работодателей, каких мне приходилось встречать.
— Вы можете сравнивать?
— Полагаю, что да. Хотя у меня и не слишком богатый опыт. — Обсуждать с Оливией Морхауз карьеру актрисы было бы некстати, у нее могло сложиться превратное впечатление. Чтобы избежать нежелательных расспросов, Джудит предпочла сменить тему. — Мне так понравился Челси-Саут, в него можно просто влюбиться!
Оливия Морхауз откинула голову на подушки. Тихий голос звучал необычно беззащитно и доверительно. Словно журчащий ручей внезапно иссяк, превратившись в спокойную струйку.
— Да, наверное. Джефф всегда мечтал о таком доме. Вы видели студию? Круглый стол короля Артура, совершенная копия, — она помолчала. Тонкие изящные пальцы нервно теребили уголок одеяла. — Бедный Джефф. Боюсь, мое существование для него настоящая пытка. При всем его долготерпении… очень нелегко ухаживать за калекой. Особенно за молодой. Это напоминает перст судьбы.
— Вы не можете так думать, — Джудит искала и не находила слов утешения. Впрочем, они были не нужны.
Оливия Морхауз встряхнула головой. В глазах заиграли странные огоньки. Словно на пустынном морском берегу зажегся маяк.
— Пожалуйста, расскажите мне об Америке. Моей мечтой было увидеть ее, но теперь об этом нечего и думать. Как восхитительно было бы отплыть на «Титанике» в Нью-Йорк! Первый рейс великана в город-великан. Смех, шампанское. Изящные леди и джентльмены вдоль поручней кричат и размахивают руками…
Джудит с жалостью слушала ее. Несмотря на роскошную обстановку и воспитание, в хрупкой женщине перед ней осталось многое от нерастраченной живости, детской веселости. Ее сердце дрогнуло, когда она начала рассказывать о родном Бостоне, о штате Массачусетс — обо всем, что могло заинтересовать женщину вроде Оливии Морхауз. Подробности моды и традиции. И все время, пока она рассказывала, в ее сознании навязчиво вертелась одна странная деталь, которой не находилось разумного объяснения.
Нигде в комнате — ни возле постели, ни рядом с креслом — не было видно трости, на которую при ходьбе могла бы опереться Оливия Морхауз. Ее место было в спальне, но где? Почему не там, где ее удобно достать рукой?
Было бы бестактно задать этот вопрос Оливии, тем более интересоваться несчастным случаем, сделавшим ее калекой. Больные люди обижаются, когда кто-нибудь пытается приподнять завесу над их частной жизнью. И Джудит не собиралась нарушать рамки приличий. Однако беседа заронила в ее сердце тяжелое ощущение, от которого было трудно избавиться. Челси-Саут выглядел теперь совсем другим в сравнении с тем, каким она представляла его раньше. Тревожным и загадочным было все, что окружало Оливию Морхауз и уютную комнату на втором этаже дома номер 77. И это было необъяснимо.
Всего лишь птичка в золотой клетке?
Была ли ею Оливия Морхауз?
Едва ли. Оливия обладала большим, чем просто красотой.
Непрошеный мотив старой песенки всплыл в памяти. Грустные, тихие слова, которые в начале века повторяло целое поколение:
Конечно, Джеффри Морхауза нельзя было назвать стариком, однако песня не шла из головы весь остаток дня — долго после того, как Джудит покинула Оливию Морхауз, бессильно откинувшуюся на подушки своей королевской кровати.
И все же, подобно старику в песне, Джеффри Морхауз обладал несомненным богатством. Владелец такого особняка не мог быть беднее, чем Крез.
Во всяком случае, не намного!
Глава десятая
Резко захлопнув пухлый, пропыленный том, Джеффри Морхауз с обреченным видом швырнул его на огромный деревянный стол, за которым Джудит Рейли прилежно переносила на чистые листы последнюю порцию морхаузовских заметок. Унылую тишину залы нарушало негромкое потрескивание то обращающегося в угли, то вспыхивающего вновь камина. Расточаемое им тепло было излишним — на улице стояла необычайно мягкая для марта погода. Яркий солнечный свет вторгся сквозь забранные решетками окна, позолотив ряды доспехов лучами. По возвращении в Челси-Саут Джеффри Морхауз немедленно вызвал Джудит в рыцарскую залу для продолжения работы. Едва препоручив ей свои записки, он устремился к вороху книг и рукописей, которыми была завалена его парта и большая часть стола. Очевидно, в шкафах и на полках их нашлось порядком, чтобы не отрываться от переписывания как минимум еще два года.
20
© 1900 Shapiro, Bernstein and Von Tilzer