Беда явилась, когда сошли снега. Близнецы всю седмицу чистили двор и хлев, перебирали овощи, подсушивали волглое зерно; потом встречали гостей - большух с нескольких дворов, которые пришли на поглядки: Яське шло девятое лето, предстояло готовиться в девки. Приглянувшегося ребёнка могли забрать на чужой двор, где большуха становилась неплодной. Кормили и учили уму-разуму вместе со своими детьми, а как только девка созревала для бабьей доли, играли свадьбу. Новожёнки часто не переживали первых родов или сами делались неплодными. Их не обижали и не гнали, но век такой бабы был незавидным. Свирепствовал детский мор-хрипунец, поэтому двор, где подрастала ребятня, считался обласканным Матерью-Землёй.
Ясь, изгнанный из избы на время поглядок, не тревожился. Сестра была высокой, тонкой и плоской, как осиновая щепка. Со впалыми щёками, острым длинным носом. Кому такая понравится? И оказался прав: обряд посвящения в девки был отложен до другого лета. Но тревога не хотела покидать Ясево сердце, а в голове не преставали роиться печальные мысли. Как там Третьяк?..
Тогда и прибежала к ним большуха Улада с новостью: гончар Илиан видел на озере карнака. Рядом с Чистым берегом! Будет всем лихо, будет! Ребят по дворам запирать, скотину на водопой не водить! Хоронище с предками огораживать и отмаливать! А новых ушедших нести дальше, может, к самому Унесею.
Близнецы разом побледнели. Сито с горохом покатилось из Яськиных рук, а чинивший старые материнские сапоги Ясь укололся шилом.
Карья, которой Улада когда-то заменила мать, усадила большуху в светлый угол, принялась утешать и потчевать скудной ранневесенней снедью. Но отощавшая Улада не притронулась к угощению. Обняла Карью за плечи и стала что-то нашёптывать на ухо. Подумаешь, тайна. Близнецы знали, что Уладиной снохе вот-вот предстоит родить. Может, уже началось... Глядя на вздутое огромное чрево, всякий понимал: не одно там дитя, ой, не одно. Близняшки, кроме детей ушедшего Куяна, в Вышеславской не рождались. Мать-Земля каждой дышащей твари посылала одного детёныша за раз, будь то ведмедь, лесной лунь или дворовая животинка. А уж человеку тем более. Кабы не был Куян так мастеровит и безотказен в работе, Яську опоили бы дурманом и сожгли на карначьем берегу, где зарывали прах мёртворождённых или непоглядных младенцев и гиблых болящих. Куян отстоял дочку, но жестоко поплатился: перенял судьбу ребёнка и сам был сожжён. Но он не мог поступить по-иному. Пятеро сыновей от Улады стали жертвами мора-хрипунца, а первая дочь новожёнки оказалась непоглядной, шестипалой. Изба без детей проклята Матерью-Землёй. Вот и пошёл Куян против мира...
В избу проник дикий - не то звериный, не то человечий - крик. Ясь хотел было выскочить, посмотреть, но мать и большуха замахали на него руками. Подхватились и убежали на родины. Близнецы, наспех одевшись, поспешили во двор.
К ночи три избы в ограде - Куянова, Шестака и нежилая, для будущей Ясевой семьи - были окружены хороводом вопящих женщин со всей Вышеславской. Время о времени он распадался, и из центра старец поленом выгонял обессиленного взмокшего Шестака. Старался ударить посильнее, чтобы его жена мучилась поменьше. Но Мать-Земля не желала быть милостивой, и Шестак вновь и вновь входил в круг, бабы голосили, расступались, старец взмахивал поленом. В одну из передышек Шестак отёр кровь со лба, в который пришёлся последний удар, и укоризненно посмотрел на старца. Вещун устало опёрся на полено и знаком подозвал Уладу. Что-то сказал ей. Большуха заторопилась со двора. А вскоре мимо прошли мужики с факелами. У одного за плечами - охотничий лук. Вбежала Улада, кивнула старцу, бабы вновь сомкнули руки.