Неподалеку от Третьяковых жили Боткины — Дмитрий Петрович с Софьей Сергеевной. Отношения двух семейств были почти родственные. Соседи часто обедали друг у друга. Любили поговорить о картинах. Дмитрий Петрович, будучи председателем Совета Московского общества любителей художеств, интересовался коллекционерством. В его доме на Покровке была неплохая коллекция картин.
Собирателей часто видели гуляющими по лугу. Лишь однажды между ними произошла размолвка. И очень серьезная.
Художник В. В. Верещагин, вернувшись из Мюнхена, где написал свою первую серию картин о туркестанской войне и туркестанском быте, представил полотна на суд зрителей. Появление картин произвело сенсацию. Ожидали, их купит государь, но он их не купил, найдя, что просимая за них Верещагиным цена, 100 тысяч рублей, велика. Коллекцию приобрел Павел Михайлович. Купив картины, он пожертвовал их Московскому обществу любителей художеств, с тем условием, что Общество обязано по истечении известного срока построить для них отдельное помещение, а пока такового не будет выстроено, картины будут стоять в помещении, занимаемом обыкновенно постоянными выставками. Общество обязывалось не выставлять в этих залах никаких других картин. Соглашение было нарушено, и Павел Михайлович посчитал возможным возвратить полотна Верещагина в свою галерею. Между Третьяковым и Боткиным произошла ссора. Визиты прекратились. Собиратели перестали раскланиваться друг с другом. Все в Кунцеве знали эту историю и переживали за обоих.
Спас дело Владимир Дмитриевич Коншин.
Переехав из Петровского парка в Кунцево, сняв здесь дачу, он решил во что бы то ни стало помирить бывших друзей. Как-то, в день своих именин, Владимир Дмитриевич дал большой обед. Среди гостей были Третьяков и Боткин. Сидели они поодаль друг от друга.
Добрый и немного сентиментальный Владимир Дмитриевич поднял бокал с шампанским и заговорил о необходимости жить в мире и согласии. Обращаясь к Павлу Михайловичу и Дмитрию Петровичу, он, со слезами на глазах, просил их забыть взаимные обиды. Говорил сердечно, трогательно. Подходя к ним, обнимал и целовал каждого, просил примириться. Потом за руку подвел одного к другому. Павел Михайлович и Дмитрий Петрович протянули друг другу руки, трижды поцеловались, и ссора была забыта.
Общество в Кунцеве было интересное.
Здесь жил Иван Сергеевич Аксаков с женой. Один из флигелей снимал актер Шумский, в другом обитал известный булочник Филиппов. Часто приезжали братья Щукины. Сергей Иванович и Петр Иванович были известными собирателями. Первый коллекционировал французскую живопись, второй — только русскую.
Щукины были из именитой купеческой семьи, известной своей предприимчивостью и богатством.
Глава семьи, Иван Васильевич, бывший в курсе всех новостей, кипевших в среде московских собирателей, сам не покупал ни картин, ни скульптур и к искусству не проявлял особого интереса. В Большом театре, где он вместе с закадычным другом К. Т. Солдатенковым «держал кресла», он обычно засыпал во время спектакля.
Но, как часто бывает в жизни, именно то, что вызывало равнодушие родителя, становилось главным в жизни детей.
Сын его Петр, посланный отцом за границу с малыми средствами (отец хотел его приучить к полной самостоятельности), находясь, практически, в безденежье, почувствовал интерес к коллекционированию. Увлечение было столь сильным, что целиком захватило его.
В течение шести лет пребывания за границей он посещал антикварные магазины, книжные лавочки, развалы, выискивал портреты актеров, писателей. Вернувшись в Россию с весьма редкими гравюрами, он вдруг увлекся персидскими коврами, которые скупал на Нижегородской ярмарке. Восточное искусство поразило его. Ему захотелось узнать о нем, о его влиянии на русское искусство, и кончилось тем, что он переключился на русские древности, о которых с жаром часами мог беседовать с каждым.
В один из летних дней 1870 года, как раз когда сестра Павла Михайловича стала невестой купца Якова Федоровича Гартунга, приехал в Кунцево Тимофей Ефимович Жегин.
Тарантас миновал церковь, пересек луг, остановился у дома.
— Батюшки родные, как хорошо устроились! — смеясь говорил он, спрыгнув на землю.
Его уже бежали встречать все Третьяковы.
— Недурственно, недурственно у вас! Вот истинно Божья благодать. — Он даже оглянулся по сторонам. — А все же, а все же пора вам и на Волгу. У нас, скажу я вам, не хуже. Да-с. Не хуже.
И они обнялись со старым другом.
— За вами приехал, — сказал Жегин Павлу Михайловичу.