Колеса стучат,И, как в детстве, становится странно —Манит его город родной,Как манят чужедальние страны.Ему проплывавшие мимо вокзалы,Ночные звонки, световые сигналыВсегда предвещанием чуда казались,Когда они летом в Москву возвращалисьИз Крыма, с Кавказа…(Отец не любил заграницы,Плебеями вслух называлОтдыхающих в Ницце.)
Какую же тайну, о город,Скрывают упрямоТвои переулки, сады,Бессчетные храмы?
А в храм он давно не входил,Ни во сне, ни средь белого дня…А может быть, тамНе хотят больше видеть меня?. . . . . . . . . . .
…Дорога петляет,Ее бы получше запомнить…Как много здесь храмов старинных,Заброшенных, темных…А с этого только что сняли леса.Красуется он белоснежной волшебной горойИ славит российский «модерн»!И нет ему дела,Что всюду кричат о войнеИ с горьким надрывом поют,Что отнынеНе нужен ни Бог, ни герой…
Он входит,Здесь все ему очень знакомо,Как будто он в маленьком храмеУ самого дома…И те же иконы,И так же взирает из нишиБиблейский Амос,От огненной гибели мир отмоливший…
А где же святой СерафимИ его нарисованный скит?Художник, наверно, зачем-то унес,Не зря тут стремянка стоит…Но это же снится ему…Наплывают пространства иные…Он в церкви,Которую видит впервые.Беленые стены,Икон очень малоИ росписей нет…И все наполняет молочный,Почти осязаемый свет.
Остаться бы здесь навсегда!Сиянием этим упиться…В нем слиты в одноТоржество и покой!О если бы в нем раствориться!
Но кто это в правом приделе стоит?И смотрит любовно, и взглядом ласкает!До самого сердца тот взгляд проникает,Безмолвно о стольком ему говорит!
Согбенный священник,В изношенной рясе,Истертой едва не до дыр…
– Конечно, я сразу узнал тебя,Мой поводырь!В надзвездную высь я с тобой поднимался,Тобою хранимый,Ты рядом со мною с тех порВсегда пребываешь незримо.
О как же я счастлив!И старец ему отвечает улыбкой…Но это же сон!..И пространство становится зыбким.Он снова в приделе,Который он видел вначале,Вот образ Амоса,Стремянку, должно быть, убрали…Он взгляд поднимает и видит —Склонился над нимПечальный горбатенький Ангел,Святой Серафим.. . . . . . . . . . .
…Проснувшись, глаза открывать он не хочет.Так жаль расставаться с увиденным ночью.Душа еще там,А в уме уже мысли о Ксении.Да сколько же можно тянуть с предложеньем?
Но птичий трезвонУже вытесняется уличным шумом,Надвинулась явьС ее распорядком угрюмым.А вот и квартальныйВовсю распекает кого-то,И надо вставатьИ готовить бумаги с отчетом.
– Мой свет несказанный!Опять я с тобою в разлуке…
Линейку и циркуль сжимаютПривычные руки.Сознанье послушно выводит свои уравненья…Но то, что руками не схватишь,Не вычислишь,То, чему нет и сравненьяВо всей этой жизни вокруг,Шумящей, кипящей,Уверенной твердо,Что только она – настоящая!..То,Что всегда остается в душе,Пускай даже слабым свеченьем,Таинственной силой опять побеждаетИ разума голос, и плоти влеченье.
Княжна ведь не первая женщина в мире,Которая в нем пробудила желанья.Приученный к формулам четким,Он сам не впервыеВопросы, которые быстро и просто решают другие,Упрямо пред собственным ставит сознаньем.
Над телом смиренным и бреннымВысокий божественный дух,По правде сказать, наделенВесьма относительной властью.И каждому ясно,Который из двухУсловия ставит душе,Диктует желанья и страсти.
Бессмертного света частицаНе в рабстве, конечно,Но в цепком плену.Ей только во сне удаетсяК истокам родным прикоснуться.Так что же с ней будет,Когда воедино два тела сольются,А души, чужие друг другу,Не смогут составить одну?... . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . .
Сирень распускается.В царство сирениАрбат превращается каждой весной…Но воздух пропитан тревогой,Всё явственней пахнет войной,Всё громче царей проклинают,И с каждой минутою таетНадежда избегнуть крушенья.
Безумное слово АнтантаВ сознанье вошло и в язык.Звенит, словно имя сирены,В пучину манящей.А РеволюцияСлышится чаще и чаще.Неотвратима она,Как нацеленный штык.