Мою водку дует сволочь.
Сволочь? чавкает блином.
(Ресторанчик "Русский мишенька"
Говорили: не ходи.
В кадушке,
будто нищенка,
Березка в бигуди...
А за стойкой, как на ветке,
Угощают парочек.
В них вонзились табуретки,
Как булавки в бабочек!)
Враг мой? сволочь: отщепенец?
Ненавидя, пивом пенясь,
Что ты пялишься в упор?!
Сволочь? я не прокурор!
Двадцать лет сидят напротив,
Как экран, лицом горят.
Отступающие бродят.
И конвои в лагерях —
"немецких, английских, северно-
потом южноамериканских, вы понимаете,
Вознесенский?!.."
Посреди Вселенных сшибленных,
На маховиках судьбы
Блещут лунными подшипниками
Эти лагерные лбы.
"Нас крутили, молотили
Джазы, ливни, этажи...
Миллионы холодильников —
Ни души!.."
Ужас водкой дышим около:
"Вознесенский, вы откель?"
Он окает,
как охает.
О'кей!
За окошком марсианочки,
Так их мать...
А Окою осиянною
Ходит окунь — не поймать,
И торжественная тишь.
Тсс!..
И серебряно-черны
От ночной травы штаны...
"Роса там у нас, трава там у вас по колено.
Вознесенский, вы понимаете?
Из щетин его испитых,
Из трясины страшных век,
Как пытаемый из пыток,
Вырывался синий свет —
продирался ч е л о в е к!
По лицу леса шумели,
Шли дожди, пасли телят,
Вырывалось из туннеля,
Что он страшно потерял.
И отвесно над щекою
Плыли отсветы берез,
Плыли страшно и щекотно.
И не слизывал он слез.
И раздвинув рестораны,
Возле грязного стола,
Словно Суд,
светло и прямо,
М а-м а! —
Стала строгая страна,
Брови светлые свела.
Шляпки дам как накомарники,
Наркоманки кофий жрут...
"Майкл Орлов, лабай Камаринского!"
Жуть...
"М а-м а!" — стон над рестораном
под гармошки и тамтамы —
"М а-а..."
Были Миши, Маши, Мани --
стали Майклы, Марианны.
"М а-а..."
Они где-то в Алабаме
наземь падают ночами,
прогрызаются зубами —
к м а м е.
Рты измаранных, измаянных
сквозь неоны и вольфрамы —
"М а-а..."
А один из Бирмингама,
как теленок из тумана:
"Ма-а-а..."
...Гасят. Мы одни остались,
Лишь в углу мерцает старец,
Как отшельник Аввакум.
Он сосет рахат-лукум.
Сволочь очи подымает.
Человек к дверям шагает.
Встал.
Идет.
Не обернется.
Он вернется?
Вынужденное отступление
В Америке, пропахшей мраком,
камелией и аммиаком,
В отелях лунных, как олени,
по алюминиевым аллеям,
Пыхтя как будто тягачи,
За мною ходят стукачи —
17 лбов из ФБР,
Брр!..
Один — мордастый, как томат,
другой — галантно-нагловат,
И их главарь — горбат и хвор.
Кровавый глаз — как семафор.
Гостиницы имеют уши.
Как микрофон головка дуща,
И писсуар глядит на вас,
Как гипсовой богини глаз.
17 объективов щелкали,
17 раз в дверную щелку
Я вылетал, как домовой,
Сквозь линзу — книзу головой!
Живу. В гостиных речь веду.
Смеюсь остротам возле секса.
Лежат 17 Вознесенских
В кассетах, сейфах, как в аду.
Они с разинутыми ртами,
как лес с затекшими руками,
Как пленники в игре "замри!",
Застыли двойники мои.
Один застыл в зубах с лангустой.
Другой — в прыжке повис, как люстра.
А у того в руках вода,
Он не напьется никогда!
17 Вознесенских стонут,
они без голоса. Мой крик
Накручен на магнитофоны,
Как красный вырванный язык!
Я разворован, я разбросан,
меня таскают на допросы...
Давно я дома. Жив вполне.
Но как-то нет меня во мне.
А там, в заморских казематах,
шпионы в курточках шпинатных,
Как рентгенологи и филины,
Меня просматривают в фильме.
Один надулся, как моским.
Другой хрипит: "Дошел, москвич?!.."
Горбун мрачнее. Он молчит.
Багровый глаз его горит.
Невыносимо быть распятым,
до каждой родинки сквозя,
Когда в тебя от губ до пяток,
Как пули, всажены глаза!
И пальцы в ржваых заусенцах
по сердцу шаркают почти.
"Вам больно, мистер Вознесенский?"
Пусти, чудовище! Пусти.
Пусти, красавчик Квазимодо!
Душа горит, кровоточа
От пристальных очей "Свободы"
И нежных взоров стукача.
Отступление в виде мотогонок по вертикальной стене
Н. Андросовой
Заворачивая, манежа,
Свищет женщина по манежу!
Краги —
красные, как клешни.
Губы крашеные — грешны.
Мчит торпедой горизонтальною,
Хризантему заткнув за талию!
Ангел атомный, амазонка!
Щеки вдавлены, как воронка.
Мотоцикл над головой
Электрическою пилой.
Надоело жить вертикально.
Ах, дикарочка, дочь Икара...
Обыватели и весталки
Верткальны, как "ваньки-встаньки"
В этой взвившейся над зонтами,
Меж оваций, афиш, обид
Сущность женщины
горизонтальная
Мне мерещится и летит!
Ах, как кружит ее орбита.
Ах, как слезы белкам прибиты.
И тиранит ее Чингисхан —
Тренирующий Сингичан...
СИНГИЧАН: "Ну, а с ней, не мука?
Тоже трюк — по стене, как муха...
А вчера камеру проколола... Интриги.... Пойду
напишу по инстанции...
И царапается как конокрадка".
Я к ней вламываюсь в антракте.
"Научи, — говорю, —
горизонту..."
А она молчит, амазонка.
А она головой качает.
А ее еще трек качает.
А глаза полны такой —
горизонтальною
тоской!
Автоотступление
Ж.-П. Сартру