Что касается Пепиты, я ни в малейшей степени не согласен с теми туманными опасениями, которые проскальзывают в Ваших письмах. Может ли она питать какие-нибудь намерения в отношении человека, который через два-три месяца станет священником? Как, отвергнув стольких женихов, влюбиться в меня? Я хорошо знаю, что, к счастью, не могу внушить страсть. Говорят, я не урод, но ведь я неловок, неуклюж, робок, неостроумен; по мне сразу видно, кто я: скромный семинарист. Чего я стою рядом с бойкими, хотя и немного мужиковатыми молодцами, которые сватались к Пепите: ловкими всадниками, умными и забавными собеседниками, смелыми, как Нимврод{62}, охотниками, искусными игроками в мяч, замечательными певцами, прославившимися на всех ярмарках Андалузии, изящными танцорами? Если Пепита пренебрегла ими, как может она обратить внимание на меня и возыметь дьявольское желание и еще более дьявольскую мысль смутить покой моей души, отвлечь от призвания, возможно, погубить меня? Нет, этого не может быть. Я считаю Пепиту хорошей, а себя, говорю это без ложной скромности, — ничтожеством. Конечно, я считаю себя ничтожным в том смысле, что она не может полюбить меня, но в один прекрасный день я могу стать другом, достойным ее уважения и приязни, если святой и трудолюбивой жизнью я заслужу эту приязнь.
Простите меня, если я с излишним жаром защищаюсь от некоторых скрытых намеков в Вашем письме, звучащих как обвинение и зловещее предсказание.
Я не жалуюсь на Ваши намеки, Вы даете мне разумные советы, по большей части я с ними согласен и намереваюсь им следовать. Если Вы в своих опасениях идете дальше того, что есть на самом деле, это, несомненно, исходит из Вашей привязанности ко мне, за которую я от всего сердца вас благодарю.
4 мая
Как это ни странно, но такова истина — за столько дней я не смог выбрать время, чтобы написать Вам. Батюшка не оставляет меня в одиночестве, и со всех сторон нас осаждают знакомые и друзья.
В больших городах можно не принимать друзей, удалиться от них, создать себе уединение, Фиваиду{63} среди всеобщей суеты. А если ты находишься в андалузском городке, и особенно имеешь честь быть сыном касика, тебе приходится жить на людях. Викарий, нотариус, мой двоюродный брат Куррито (сын доньи Касильды), все проходят — и никто не посмеет их остановить — не только в комнату, где я пишу, но даже в спальню, будят меня, если я сплю, и уводят, куда им вздумается.
Казино здесь не только место для вечерних развлечений; оно открыто в любое время дня. С одиннадцати утра там уже полно народу; одни болтают, другие просматривают газеты в поисках новостей или играют в ломбер. Иные по десять — двадцать часов в день проводят за картами, — словом, здесь царит такая очаровательная праздность, что и представить себе трудно. Досуг заполняется множеством развлечений: кроме ломбера, часто составляется компания для игры в фараона, шашки, шахматы, в почете и домино. И, наконец, здесь страстно увлекаются петушиными боями.
Эти развлечения, наряду с хождением в гости, наблюдением за полевыми работами, вместе с ежевечерней проверкой отчетов управляющего, посещением винных погребов и бочарных складов, очисткой, переливанием и улучшением вин, разговорами с цыганами и барышниками о покупке, продаже или обмене лошадей, мулов и ослов или продажей нашего вина виноторговцам, которые превращают его в херес, — все это обычно занимает местных идальго или сеньорито, как они любят себя называть. Случаются и другие события, вносящие оживление в жизнь городка, — сенокос, сбор винограда и маслин; а то ярмарка или бои быков у нас или в ближайшем городе, иной раз паломничество в часовню с чудотворной статуей пресвятой Марии, — для некоторых это просто повод поглазеть на людей, повеселиться и раздобыть для друзей образки и ладанки, хотя большинство совершает паломничество из благочестия или по обету. Одна из таких часовен стоит на очень высокой горе, но даже слабые женщины поднимаются туда босиком по крутой, едва заметной тропинке, раня ноги о кустарники, колючки и камни.
Жизнь здесь имеет свою прелесть. Для тех, кто не мечтает о славе и не одержим честолюбием, она весьма спокойна и приятна. Даже уединение можно здесь найти — надо лишь приложить усилие. Так как я здесь живу временно, то мне нельзя — да и не нужно — его искать. Но, если бы я обосновался здесь прочно, мне нетрудно было бы, никого не обижая, запереться на много часов или даже на целый день, чтобы в одиночестве предаться занятиям и размышлениям.